В Дарданелльском сражении особенно важно было • задержать отход противника, стремившегося уклониться от боя. Решая эту задачу, корабли, ближе других нахо85 ! лившиеся к противнику, не стали ждать остальных, а смело устремились в атаку, снизив тем самым темп ретирады 85 турок и задержав их до подхода всей русской эскадры.

Дарданелльское сражение происходило в сложных для кораблевождения условиях. Но благодаря вниманию, которое было уделено гидрографическому обеспечению боевых действий, ни один русский корабль не ’ коснулся мели, тогда как турецкие корабли неоднократно садились на мель у своих собственных берегов-1. Во время Абукирского боя, также протекавшего у берегов Оттоманской империи, Нельсон не смог добиться того, чего до-

бился Сенявин: несмотря на то, что маневр англичан не сковывался береговыми батареями, они посадили на мель один из своих кораблей при приближении к французской эскадре. В Копенгагенском бою 1801 года, когда Нельсону пришлось, подобно Сенявину, сражаться под огнем береговых батарей, на мель сел уже не один, а несколько английских кораблей 86.

В результате майских боев была сорвана попытка турок овладеть Тснедосом и снять или ослабить блокаду Дарданелл. Турки потерпели поражение как на острове, так и на море. Но значение дарданелльской победы не ограничивается срывом турецких планов. В Константинополе она резко усилила недовольство правительством, и 17 мая султан Селим III был свергнут с престола. Конечно, было бы ошибкой объяснять переворот в Константинополе только поражением турок у Дарданелл. Он вызывался рядом внутренних причин. Но провал надежд на снятие блокады и ликвидацию продовольственных трудностей несомненно обострил внутренний -кризис и ускорил свержение Селима.

ПЕРЕД АФОНСКИМ СРАЖЕНИЕМ

Тотчас же после Дарданелльского сражения на эскадру Сенявина были доставлены царские инструкции о начале мирных переговоров с Портой.

Еще в конце 1806 года в Петербурге считали весьма нежелательным одновременное ведение войны с Францией и с Турцией. И чем более напряженной становилась военная обстановка на севере, тем сильнее стремилось царское правительство к скорейшему прекращению военных действий на юге.

27 января 1807 года произошло кровопролитное сражение между французской и русской армиями у Прей-сиш-Эйлау. Это сражение нс дало решительной победы ни одной из сторон. Надежды Наполеона на быстрый разгром России не оправдались. По и французская армия не была сокрушена. Она пополнялась новыми контингентами и упорно готовилась к новому сражению. Угроза перенесения военных действий из Восточной Пруссии и Польши в пределы Российской империи становилась все более реальной. А европейские державы не оказывали России почти никакой помощи. Англия отказывалась высадить войска в Германию или Голландию. Военный потенциал Пруссии был низведен до совершенно ничтожных размеров. Австрия не откликалась на бесконечные призывы России и не присоединялась к ней для борьбы с Наполеоном. Наконец, Швеция также уклонялась от содействия русской армии.

При таких обстоятельствах в Петербурге, естественно, смотрели на войну с Турцией как на весьма нежелательную и всемерно стремились поскорее ее закончить.

Первое предложение о заключении мира было направлено Порте немедленно после того, как она объязила России войну. А в марте 1807 года царское правительство решило вновь предложить туркам мир и направило для переговоров с ними на эскадру Сеиявина чиновника министерства иностранных дел — французского эмигранта Поццо-ди-Борго.

Чичагов отозвался о Понио «как об авантюристе, неизвестно откуда появившемся и неизвестно в чьих интересах действующем», и настаивал на том, чтобы переговоры были поручены Сеня8нну. В ответ царь написал, чго считает совершенно недопустимым резкий отзыв о человеке, которого он лично избрал. «.Мне, — читаем мы в царском письме Чичагову, — было трудно предпочесть Сеиявина... когда вы сами признаете его ниже езоего поста даже единственно в морском отношении и когда он нам дал убедительные доказательства недостатка логики».

Как известно, по вопросу о возвращении Средиземноморской эскадры и по вопросу об оставлении Котора царь вынужден был одобрить действия Сеиявина, расходившиеся с приказами из Петербурга. Не вызвано ли заявление о служебном несоответствии Дмитрия Николаевича тем, что его решения оказались более правильными, чем царские решения? И не потому ли Сенязнн был обвинен в «недостатке логики», что он решился критиковать непродуманные и неясные директивы царя? Во всяком случае несправедливый отзыв о Сенязине еще раз доказывает, что Атександр не прощал подчиненным исправления царских ошибок, что он не умел и не хотел объективно оценивать людей по их действительным качествам.

В письмах к Чичагову, которые были, конечно, написаны на изысканном французском языке, царь мотизн-рует назначение Поццо-ди-Борго недостатком способных людей в России *. Это утверждение показывает, насколько плохо царь умел ценить народ, над которым он царствовал. Чичагов также был заражен неверием в творческие силы своего народа. Его резкий протест против назначения Поццо-ди-Борго вызывался не соображениями национального престижа, а аристократическим стремлением ограничить правящую среду узким кругом старых высших дворянских фамилий. Возражая против кандидатуры Поццо-ди-Борго и отстаивая кандидатуру Сенявина, Чичагов вместе с тем исходил и из опасения, как бы посылка чиновника министерства иностранных дел не привела к ослаблению руководящей роли морского министра при решении средиземноморских дел.

Карьеризм Поццо-ди-Борго доходил до того, что он возбудил вопрос о своем собственном награждений за участие в Афонском сражении. В доиошениях царю он пытался выставить Сенявина в невыгодном свете, чтобы выпятить свою собственную роль в происходивших событиях. Но, будучи откровенным карьеристом и интриганом, Поццо-ди-Борго был все же незаурядным дипломатом.

Инструкция Поццо-ди-Борго, подписанная царем 7 марта, излагала мирные предложения, с которыми он должен был обратиться к Порте. Первый пункт этой инструкции предусматривал восстановление прежних русско-турецких конвенций и договоров. Далее царь выразил согласие прекратить оккупацию Молдавии и Вала-хин. Он требовал только оставления русских гарнизонов в крепостях Хотин и Бендеры, непосредственно прикрывавших днестровскую границу и польский плацдарм войны с Наполеоном. Речь должна была идти об удержании этих крепостей только на время войны с Францией и лишь в качестве предохранительной меры на случай проникновения французских войск в балканские владения Порты. При этом Поццо-ди-Борго было разрешено отказаться и от этого требования, если турки дадут твердые заверения в том, что не пропустят французские войска через свою территорию и подкрепят эти заверения такой гарантией, как изгнание из своей страны посла Себасти-ани и других французов.