— Круг лиц? — бледнея и дрожа от негодования, переспросил Уайтхэч. — Мы вместе работали более десятка лет, а теперь исключены из круга… Ундрич — мой ученик, понимаете, мой ученик! Мне не нужны чужие секреты, господин министр, запомните это, и прошу вообще уволить меня от поисков секретов!

— Профессор, профессор, ради бога, успокойтесь! Вы всегда излишне обидчивы! Если вы спокойно обдумаете… — Реминдол бросился к Уайтхэчу. Но тот уже спускался по лестнице и, перехватив из рук швейцара пальто и не надевая его, почти пробежал мимо вытянувшегося охранника и скрылся в дверях.

— Имею честь кланяться, господин министр! — Грехэм с подчеркнутой церемонностью поклонился Реминдолу и последовал за учителем.

— Ха! Забастовка! — вскричал Реминдол, видимо очень мало огорченный скандалом. — Ну, ничего, успокоятся, остынут… Профессора — народ отходчивый. Не смущайтесь, господин Ундрич, я вас поддержу!..

"Лучи смерти" надолго стали той сенсацией, которая оттеснила на задний план и матчи бокса, и свадьбу "мясной принцессы", и даже атомную бомбу. Ведь испытания атомной происходили где-то на островах или в отдаленных местностях — к неудовольствию любопытных; эти чудаки ученые, изготовив настоящую бомбу, почему-то никак не могли сделать простой комнатной модели, чтобы показать взрыв среди оловянных солдатиков или, как это принято у ученых, в клетках с белыми мышами. Правда, в универсальном магазине Конрой и Конрой, да и в других магазинах, бойко распродавались богатые наборы разнообразных детских атомных бомб, очень эффектно (но совершенно безопасно для детей) разрывающихся на столе. Но, к сожалению, все это было лишь игрушкой, лишь имитацией, без единого атома атомной энергии. Совсем иное зрелище представляли "лучи смерти". Их можно было демонстрировать публике в эстрадном порядке, так же, как, например, тех 39 знаменитых, достаточно обнаженных дев, которые приобщали к искусству людей, очень далеких от него. Подобно этому и демонстрация "лучей смерти" приобщала к миру науки людей, которые о науке знают не больше, чем теленок о составе молока своей мамаши.

В том же огромном зале, где не так давно профессор Чьюз демонстрировал свои лучи, в течение многих дней подряд происходила демонстрация нового изобретения. Необычное начиналось с того момента, как зритель вступал в зал. На огромной открытой сцене были сооружены целые улицы с макетами зданий, над ними реяли подвешенные под потолком алюминиевые модели самолетов. По удару гонга в зале и на сцене гас свет, и вдруг из таинственного аппарата, прорезывая тьму, вырывался тонкий луч и один за другим пронизывал макеты. Он затухал, наткнувшись на поставленную позади, у стены, толстую свинцовую перегородку, непроницаемую для лучей. Едва тонкий огненный меч пронзал игрушечное здание, оно ярко вспыхивало — и вот уже горела вся улица, а наверху, под свинцовым потолком, пылали самолеты. В дело вступали пожарники со своими огнетушителями. Огонь сбивали, но от зданий оставалась лишь маленькая кучка пепла.

Очень эффектен был также взрыв морской мины. В большой стеклянный аквариум пускали миниатюрный заводной кораблик. Как только он проплывал над укрепленной на якоре небольшой красной миной, изобретатель включал свой аппарат, посылая в воду луч. Мина взрывалась, поднимая фонтаны воды, и корабль выбрасывало из аквариума. Будь это не игрушка, его разорвало бы на части.

Особенно большое волнение возникло в публике, когда однажды по всему огромному залу снизу доверху, из уст в уста прокатилась весть, что здесь, вон там, впереди, в первом ряду, сидит профессор Чьюз. Какой драматический момент! Люди вставали, вытягивали шеи, наводили бинокли: "Где? Где? Вон там, смотрите, вот он, вот он!.." Напряжение нарастало вплоть до начала демонстрации, когда стало известно, что произошла ошибка: в первом ряду сидел не старый профессор, а его сын — Эрнест Чьюз-младший.

В этот вечер восторг публики, казалось, достиг предела: инженера Ундрича наградили бурными овациями и забросали цветами и яркими лентами серпантина. Под клики толпы Ундрич раскланивался, растроганно приложив руку к сердцу. Эффект несколько был испорчен выкриками откуда-то сверху: "Долой поджигателей войны! Долой лучи смерти!" Служители бросились разыскивать нарушителей порядка, но такие же возгласы раздались с других концов, и сверху посыпались листовки с призывом к миру между народами. По этому поводу "демократические" газеты писали, что коммунисты со своими неуместными призывами к миру становятся просто невыносимыми. Всякие такие призывы в публичных местах надо рассматривать как злонамеренное нарушение общественного порядка бранными словами. "Доколе же наша полиция будет благодушествовать?" — возмущенно спрашивала газета "Честь".

Газеты и многие общественные деятели старались как можно шире раздуть воинственное пламя. Достаточно привести некоторые высказывания:

"Великий ученый Ундрич изобрел могущественнейшие лучи — чудо XX века! Они все испепелят на своем пути! Кто владеет ими — непобедим!"

"Рекорд сенсаций"

"Инженер Ундрич решил задачу, которая оказалась не по плечу его учителю — профессору Чьюзу!"

"Вечерний свет"

"Мой старый нос уже чует дивный запах гари сожженных коммунистических городов. Бравиосимо, инженер Ундрич!"

Интервью сенатора Хейсбрука, командора "Великого легиона"

"Инженер Ундрич вложил в наши справедливые руки непобедимое оружие. Используем его для защиты свободы самым гуманным образом. Зачем нам сжигать население Коммунистической державы? Мы — принципиальные враги кровопролития. Подождем, пока на обширных равнинах Коммунистической страны созреют хлеба. Тогда тысяча-другая самолетов с лучами Ундрича над этими полями — и мы мирно, без крови, без разрушений, без всяких с нашей стороны потерь достигнем своей благородной цели!"