В начале ноября [12—13.11.1940 г.] по просьбе фюрера состоялся визит русского министра иностранных дел Молотова в Берлин для обсуждения политического положения. Я участвовал в приеме русских гостей Гитлером в Имперской канцелярии. После приветствий был дан завтрак в апартаментах фюрера, во время которого я сидел в непосредственной близости от сопровождавшего Молотова г-на Деканозова360. Беседа наша оказалась невозможной, ибо рядом не было переводчика. Потом был и обед, данный министром иностранных дел в отеле, где я опять сидел рядом с г-ном Деканозовым и при помощи переводчика даже смог побеседовать с ним на общие темы. В частности, я говорил о своей поездке в Москву и на маневры Красной армии в 1932 г. и вспоминал те дни: так что хотя и вымученный, но разговор все-таки состоялся.

За исключением прощального визита русских господ фюреру после последней, явно самой важной беседы, когда я тоже явился попрощаться, на переговорах я не присутствовал и ничего об их содержании не слышал. Само собой разумеется, я спросил Гитлера об их результатах — он назвал их неудовлетворительными. Тем не менее решения о подготовке войны против СССР он все еще принимать не хотел, ибо намеревался дождаться реакции на эти переговоры в Москве у Сталина. <...> Мне, однако, было ясно: мы взяли курс на войну с Россией, и я не знаю, принял ли во время переговоров Гитлер все меры, чтобы не допустить ее. Ведь это было возможно только при его отказе от отстаивания интересов Румынии, Болгарии и Прибалтики. Вероятно, он и на сей раз был прав, ибо как только Сталин через год-два оказался бы готовым к нападению на нас, туг же наверняка последовали бы дальнейшие требования со стороны России; ведь для осуществления своих целей в Болгарии, на Дарданеллах и в финском вопросе он оказался достаточно силен уже к [19]40 г. Сталин хотел выиграть время, после того как разгром Франции всего за шесть недель сорвал его график. Я не стал бы выдвигать такой гипотезы, если бы наше превентивное нападение в [19]41 г. не доказало уровень русских агрессивных намерений361.

Естественно, задаешь себе вопрос: как все это произошло или же могло и должно было бы произойти по-другому? Продумаем такую ситуацию. Допустим, Гитлеру удалось предотвратить безответственную войну против Греции, если нам так уж не повезло и Италия влезла в эту войну, а не осталась благожелательно нейтральной. Сколь многого мы бы избежали, если бы не наша помощь Италии, оказанная в этой бессмысленной войне на Балканах! Тогда Югославия, по всей вероятности, не совершила бы, к удовольствию Англии и Советского Союза, переворота с целью не допустить ее вступления в войну на стороне держав «оси». Насколько по-иному сложилось бы соотношение наших сил в войне против Советского Союза, особенно учитывая результат выигрыша Россией двух месяцев в [19]41 г.! Надо только представить себе, что мы оказались бы в 30 километрах от Москвы, окруженной с севера, запада и юга, не в конце ноября362, увязая в снегу и при морозе до 40 градусов, а двумя месяцами раньше, до начала этой инфернальной стужи, которая, кстати, в последующие годы ни разу не повторялась с такой суровостью!

Поистине, здесь оправдывается изречение: с судьбой вечного союза нс бывает! Конечно, государственный муж и полководец, идущий на риск, должен считаться с ее величеством Непредсказуемостью: так случилось, по моему разумению, когда Югославия объявила в Вене о своем присоединении к Тройственному пакту363. В противном случае могло рассматриваться только одно решение: предложение мира Англии любой ценой, ценой отказа от плодов всех достигнутых к тому времени побед. Но пошла бы на это Англия, которая после потери своего союзника — Франции вновь протянула свои щупальца к Москве? Учитывая ес традиционную политику против своего сильнейшего противника в Центральной Европе, я не верю и никогда не верил в то, что Англия когда-либо выпустила нас из той ловушки, в которой она, находясь в союзе с Америкой и полностью доверяя Москве, держала бы нас.

В начале декабря [19]40 г. Гитлер принял окончательное решение готовить войну против Советского Союза364 с таким расчетом, чтобы иметь возможность, начиная с марта [19]41 г., в любой момент дать приказ о планомерном сосредоточении войск на восточной границе, — это было равнозначно началу нападения в начале мая. Предпосылкой являлось беспрепятственное функционирование железнодорожного транспорта на полную мощность. Если бы таким образом в соответствии с отданными приказами свобода принятия решений сохранялась до середины мая, то, как мне было ясно, только совершенно непредвиденные события еще могли бы изменить решение начать войну.

В рождественские праздники [1940 г.] я целых десять дней был сам себе хозяин, чего мне не доводилось переживать вот уже многие месяцы. Фюрер, подобно тому, как он год назад выезжал на Западный фронт и Западный вал, на сей раз отправился на побережье Ла-Манша и Атлантики, чтобы провести Рождество со своими солдатами... Днем он посещал оборонительные сооружения, артиллерийские позиции и другие укрепления на Атлантическом валу. <...>

Таким образом, я наконец смог провести рождественские дни и встретить новый, 1941 год, в кругу своей семьи. Это было не только первое, но и последнее Рождество, когда вокруг меня собрались все мои дети...

Уже с начала декабря [1940 г.] мы с величайшим усердием приступили к подготовке наземного и воздушного нападения на Гибралтар с суши, с испанской территории365. Испанцы, а особенно находившийся в дружеских отношениях с фельдмаршалом Рихтгофеном366 (люфтваффе) испанский генерал Витон367, который пользовался доверием Франко и обладал большими полномочиями, не только допустили тактическую рекогносцировку Гибралтарского утеса с испанской границы, но и оказали благожелательное содействие. План нападения тщательно, со всей требовательностью и во всех даже мельчайших деталях, был разработан командующим горнострелковыми войсками и в начале января [19]41 г. доложен в моем присутствии Гитлеру368.

Необходимые войска стояли наготове во Франции, люфтваффе наметила район выброски воздушного десанта в Южной Испании. Оставалось лишь преодолеть критический пункт — побудить нейтральную и обоснованно боявшуюся Англии Испанию разрешить транспортировку через свою территорию артиллерийских групп силой примерно до корпуса, а также тяжелой артиллерии и противотанковых орудий.

В начале января369, по моему предложению, адмирал Канарис был послан к своему другу Витону, чтобы добиться от Франко, до сих пор молча терпевшего все подготовительные меры по линии генштаба и секретной службы, согласия на проведение этой операции. Было обещано, что после удавшегося нападения Испания получит Гибралтар назад, как только намеченное нами закрытие Гибралтарского пролива (которое мы, разумеется, провели бы в военном отношении сами) больше не будет диктоваться потребностями войны. Фюрер воспринял доклад Канариса спокойно и сказал, что тогда вынужден отказаться от намечешюго, ибо не желает хотя и возможной, но насильственной транспортировки германских войск через территорию Испании, против которой Франко смог бы с возмущением протестовать. Он боится возникновения нового театра войны, если затем Англия с таким же правом высадит, возможно, через Лиссабон, свои войска, как это было в Норвегии. <...>