— Вас, Пятро и Глеб, — глухо сказал он, всё ещё отыскивая глазами проём окна Свода, — отвезут к домам. Завтра же ваши семьи получат по четыре флорена серебром и ещё по два мешка зерном, — слышите, пан Станислав? Война отыскал глазами старосту и дождался, когда тот кивнёт. — Это вам, мужики, и вашим семьям за то, что пострадали в опасном деле. С утра пошлём за Климихой и за замшанским доктором, крепитесь, хлопцы. Даю вам слово, Юрасик дорого заплатит за каждую каплю вашей крови…

Отдав распоряжения на счёт Глеба и Петра, хозяин мельницкого замка отвёл Патковских к спальне, в которой лежал полуживой пан Альберт. Тихое, безутешное горе

катилось по женским щекам. Не было ни всхлипываний, ни пронзительных воплей. Раздавленные горем дамы, стояли, обнявшись, у кровати главы своего семейства и тихо плакали.

Якуб, на время оставив их на попечение старосты, отправился распорядиться на счёт приготовления гостевых комнат. Возвращаясь, он натолкнулся на Казика, мирно спавшего во мраке у двери англичанина:

— А-а, — протянул шёпотом Война, — бесова душа, опять спишь?

— Дык ноч жа, — бешено вращая глазами спросонья, оправдывался перепуганный слуга, — а ноччу толькі грэшнікі, ды нябожчыкі не спяць...

— Ну, — наигранно стал в позу пан, — кто я, по-твоему «грэшнік», ці «нябожчык»?

Казик вяло улыбнулся:

— Выбачайце, пан Война, я ні так сказаў, ноччу не спяць грэшнікі, нябожчыкі и паны...

— Я вот тебе сейчас..., — затряс кулаком над склонённой в мольбе о прощении взлохмаченной головой Казика Якуб. — Говори лучше, как пан Свод?

— А што яму зробіцца, спіць як і спаў. Я ўжо і тлусцень[v] загасіў...

— Я яшчэ з двара бачыў, што ты яго загасіў. Паглядвай тут за панам. Утром присмотри, чтобы пан Свод был в порядке. У нас ночуют панна Ядвига и пани Сюзанна Патковские, а также пан Станислав. Пан Ричмонд с утра ни в коем случае не должен выглядеть, как перепивший накануне повеса. Как это ему объяснить, думаю, ты сообразишь. — Война тяжело вздохнул. — Мы все достаточно натаскались и натерпелись за сегодня, а завтра? Завтра нас ждёт день не легче. Всё, время к полуночи, пора всем спать...

Якуб оставил Казика и направился к гостям.

Несмотря на все уговоры, панна Ядвига наотрез отказывалась идти отдыхать в отведённую для неё комнату. Она обуславливала это тем, что хотела бы быть рядом с паном Альбертом в тот миг, когда тот придёт в себя. Трудно было с ней спорить, и потому Якуб приказал служанкам принести скамью в комнату для панны Патковской.

В одно мгновение широкая скамья стараньями умелых рук превратилась во вполне сносную постель. Теперь панна Ядвига могла вздремнуть у постели своего мужа и быть уверенной в том, что он по пробуждению, как и много лет подряд, увидит рядом собой именно её.

В услугу гостевавшим дамам были отданы две служанки и, получив заверения от панны Ядвиги в том, что пани Патковские пока более ни в чём не нуждаются, буквально валившиеся с ног Война и Жыкович, попросив прощения у дам, отправились отдыхать.

Ночь для Якуба превратилась в сплошной кошмар. Спать стоя он не умел, а лёжа, просто не мог. Стоило ему пошевелиться, как тупая, ноющая боль в спине тут же гнала прочь подбирающийся сон. Ворочаясь в плену неясных видений и боли, Война и не заметил, как в тёмное окно стал стучаться серый свет ненастного утра.

В комнате чувствовался запах дыма. Наверняка это Антось, получивший накануне взбучку от пана за нерасторопность, возился где-то у печей, стараясь к пробуждению хозяина и гостей наполнить сырые помещения замка теплом. Где Шыскому старшему было знать, что молодой пан уже давно не спит, а только и дожидается того момента, когда его появление в комнатах и залах вполне уложилось бы в отведённые для пробуждения временные рамки.

Якубу совсем не хотелось шататься по безлюдному, спящему зданию, словно призрак, но и лежать в кровати у него уже просто не было сил. Он тихо оделся и вышел в коридор. В углу гудела печь, возле стены, дожидаясь своей очереди сгореть во людское благо, лежали приготовленные Антосем дрова.

Из приоткрытой двери гостевой спальни, в которой находились панна Патковская и пан Альберт слышались голоса. Думая, что это беседуют супруги, Война, дабы засвидетельствовать своё почтение пришедшему в себя соседу, легонько постучал в дверь, и широко улыбаясь пробуждению своего боевого товарища, распахнул её. Каково же было удивление Якуба, когда перед самым входом он наткнулся на спину Свода.

— Мистер Война, — преисполненным вины и раскаяния голосом, произнёс англичанин, — доброе утро, как вам спалось…?

Хозяин мельницкого замка шагнул вперёд. Пан Альберт, судя по всему так и не пришедший в чувства, лежал на своём прежнем месте, а вот панна! …Что-то говорило Войне, что чувства госпожи Патковской в отличие от её мужа, как раз в этот момент находились в повышенном тонусе.

Зардевшаяся от смущения, панна Ядвига сидела спиной к постели сражённого недугом супруга, причём с таким легко читаемым безразличием на подёрнутом усталостью лице, словно за ней находился не близкий ей человек, а старый одёжный сундук. Глаза панны бесстыдно сияли заинтересованностью, и появление молодого хозяина замка ничуть не смутило её грешных чувств. Она привстала и поприветствовала Якуба.