От нахлынувшего волнения англичанин даже задержал дыхание:

— О, это по мне…, — не без удовольствия выдохнул он.

— Панна Ядвига, — оставляя без внимания последовавшую сразу за этими словами браваду Свода, обратился Война по-польски к госпоже Патковской, которая всё это время растерянно вслушивалась в сыплющиеся, словно горох иностранные слова, — скажите, пан Альберт ещё не приходил в себя?

Панна Ядвига медленно приосанилась и, оглянувшись на лежавшего позади супруга, ответила:

— Нет, пан Война, но он стонал. Думаю, что это говорит о том, что скоро пан Альберт будет с нами…

В этот момент до панны стал доходить смысл недавнего разговора иностранного господина Свода и молодого хозяина мельницкого замка. Она запоздало поняла, как опасна подобная легкомысленная неосторожность для сорокалетней женщины, лишённой достаточного мужского внимания.

В её взгляде стала ясно читаться слабая тень раскаяния. «О, простите, пан Война, — говорили её глаза, — я была неосторожна. Надеюсь, вы ничего не расскажете пану Альберту? …Но, если и расскажете, то мне плевать…».

— Панна Ядвига, — задумчиво произнёс Якуб, — внутренне улыбаясь, ставшему для него откровением, игривому нраву госпожи Патковской, — дела вынуждают нас с мистером Сводом покинуть вас. Скажите, пока ещё не время завтрака, ничего не будет плохого, если я прикажу подать вам что-нибудь перекусить?

— Вы очень добры, пан Война…

— Хорошо…, — Якуб, дождался, когда англичанин выйдет в коридор, и только после этого почтительно поклонился даме и отправился следом за ним.

[i] «Чорная кроў рассмакталася» (бел.) — чёрная кровь рассосалась.

[ii] — На молодом пане большой испуг, надо заговорить, а то будет нехорошо. Я что могу сделаю, а что нет, завтра с утра отвезите пана на Кавальский хутор к Варваре. Она сама никуда не поедет, старая уже, чуть шевелится, а без нее здесь не обойтись, ведь с нечистым она лучше управляется.

[iii] — Пан Свод днем хорошо налакался. Сразу спал, а потом его начало сильно мутить. Он, может, уже раз пять вставал. Из него летит живое вино. Весь испачкался. Я его одежду отнёс, чтобы женщины постирали, вот после него пол мою….

[iv] — ...уже не чаяли увидеть вас живым. Там, возле Жерчиц, как только поднялись на откос, вы и пан Альберт поехали дальше, а я за вами. Вдруг слышу, что позади меня тишина, оглянулся, а Глеба уже нет. Только я открыл рот, чтобы вас позвать, что-то вонючее меня подхватило, ну и понесло вверх! Только я и видел, что кусочек неба. Известно же, привидения-то невидимы. А потом этот …меня бросил. Так, поганец, грохнул о землю, что я уже успел и с умершими родителями поздороваться. Как очухался, осмотрелся — весь в крови. Вся шкура крестами порезана, будто какой-то сумасшедший меня не как человека, а как разделанную свинью ножом кромсал (хотя «крэмзаць», это скорее криво, некрасиво писать)….

[v] Тлусцень (бел.) — иногда так называли сальный, жировой светильник.

ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 1

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА 1

Чуть свет у ворот замка появился всадник. Это приехал Франтишек Жыкович, сын мельницкого старосты. Пан Станислав, отослав накануне своих людей в имение, не удосужился с ними передать весточку тяжело переживающей его отсутствие супруге и сыновьям.

Трудно даже себе представить какие разговоры ходили утром в окрестностях Мельника. Каждый из тех, кто ездил со старостой в лес привнёс в рассказ о произошедших там событиях что-то своё, добавив этой панской «охоте» столько загадочности и значимости, что бедная панна Мирослава, супруга старосты, всю ночь не могла найти себе места.

Жыкович холодно встретил взволнованного сына, смотревшего на него и пана Войну так, словно те только что вернулись из преисподней. Конечно, он сразу заметил в округленных глазах своего потомка ещё и мольбу остаться и поучаствовать в тех событиях, о которых шептались буквально все, но благоразумие старосты было против, поэтому вскоре раздосадованный отказом Франтишек, получив указания следить за здоровьем матери и за порядком дома, удалился, а пан Станислав, будучи человеком обязательным, сразу же после завтрака стал настаивать на том, чтобы молодой пан съездил на Кавальский хутор к Варваре.

Якуб какое-то время отнекивался, ссылаясь на то, что он просто обязан проследить за тем, чтобы Глеб и Пятрок получили должный досмотр, ведь вот-вот должен был приехать замшанский доктор Симони — итальянец, к врачевательству которого относились с уважением.

Староста, выслушав отговорки молодого Войны, продолжал стоять на своём, пообещав взять на себя всё, что касалось доктора, лишь бы перед вечерней встречей с Хмызой молодой пан Война смог избавиться от скрытого душевного недуга, о котором говорила Климиха.