Шрифт:
Наверное, ему следовало бы только сказать: «Ну тетя Марианна, я не люблю целоваться!» Но он не смеет. Он не хочет ее обидеть.
И всегда у нее несметные количества еды. Она хорошая кулинарка. И по ней это заметно.
— Поправляешься! —сколько раз уж говорила ей мама.
Но ей хоть бы что. И она не обижается, она и сама над собой готова посмеяться...
— А на это не многие способны! —говорит папа.
Больше всего тетя Марианна радуется, когда они приезжают к обеду.
На обед у нее бывает или свиное жаркое с мучными кнедлями и квашеной капустой, или квашеная капуста с жареной свининой и мучными кнедлями, или мучные кнедли с квашеной капустой и жареным свиным мясом...
— Потому что Каре это очень любит,—говорит тетя Марианна.
И это действительно так. Папа любит это больше всего! Ганси тоже нравится иногда поесть жареной свинины, и кнедлей, и квашеной капусты. Иногда! Но не постоянно же и не всегда.
А если к тому же мясо очень жирное, то он так и так ест одни только кнедли и квашеную капусту.
— Я еще никому не дала умереть с голоду! — весело шумит тетя Марианна и сразу же после обеда несет на стол кофе и десерт — вишневый торт или песочные пирожные, яблочные пироги, а то земляничные или фруктовые пироги с половинками персика, или хворост, или витушки, или ватрушки...
Папа тогда протестующе поднимает руки —от этого он всегда отказывается. Он не любит всякие такие сладости, и кофе он терпеть не может. И мороженым с бананами и взбитыми сливками его можно только прогнать из-за стола. Мороженое — это как раз для Ганси!
Зато для папы тетя Марианна приносит полпива и маленькую закуску — или большую, смотря по тому, сколько ему захочется.
И так они сидят и сидят —часто до темноты.
— Мне все это слишком скучно,—говорит Ганси и выходит наружу.
Он не может это выдерживать подолгу. Все время только сидеть, все
время только есть и вперемежку закусывать. Спятить можно. Скука смертная. Но и снаружи делать тоже нечего.
У тети Марианны далеко не так хорошо, как дома и как вокруг «Грубер-хофа».
Нет, и снаружи здесь смертная скука...
Хотя и не так плохо, как в доме. Но достаточно плохо. Никого нет, с кем можно было бы поиграть. Ни друга, ни подруги — никого.
У тети Марианны нет настоящего крестьянского хозяйспв Птицеферма — так она сама это называет. Ее птицеферма — не что иное, как громадное помещение из серого бетона. Совсем не оштукатуренное и длиной с футбольное поле. В нем один над другим и один подле другого — ряд маленьких отсеков, чуть больше картонной коробки из-под ботинок. Ровно такого размера, чтобы поместилась курица.
Так много кур! Очень много кур!
Одна курица рядом с другой...
Одна курица рядом с другой...
И ни единого оконца в целом птичнике, только искусственное освещение.
— Так они лучше несутся,—говорит тетя Марианна —Все наилучшим образом изучено, проверено и точно спроектировано.
— Куры здесь не что иное, как машины для кладки яиц,— говорит папа,- вся птицеферма — не что иное, как куриный концлагерь!
Концлагеря — это были такие очень плохие тюрьмы. Там держали под охраной взаперти много, очень много людей, которые не совершили никакого преступления; они были просто неподходящими для правительства. Там у них все отнимали, что было, и там они терпели многие мучения, а то вовсе погибали. Многим приходилось исполнять очень тяжелую работу, пока они не валились с ног, смертельно больные.
Куры — тоже живые существа, так что получается, это подлость — держать их в таких тесных клетушках... Папа часто ругается на это все. И перед тетей Марианной тоже не сдерживается, все так впрямую и называет. Как бы не было ей это неприятно слушать.
Ганси тоже находит, что это плохо. Он однажды поглядел на маленьких курочек. У многих были совсем голые, облезлые до ран крылья —совершенно без перьев, с язвами до мяса. Это так поразило его и так испугало, что даже несколько раз снилось ему в ужасных кошмарах. Один сон был такой как будто он сам был курицей и сидел взаперти в такой маленькой клетушке, его никогда не выпускали наружу, он должен был только есть и нести яйца... Наутро после этого сна он с такой радостью отправился в школу. Как хорошо, что можно было встать с постели и выйти из этого дурацкого сна.
Но тетя Марианна всегда отговаривается:
— Я ведь живу с этой птицефермы — без всей этой индустрии мне пришлось бы отказаться от крестьянского хозяйства.
Раз в два дня приезжает большой фургон, который забирает много-много картонных коробок с яйцами. Взамен оставляет много пустых коробок. Тетя Марианна зарабатывает своим хозяйством уйму денег. Столько, что сама едва ли уже ухаживает за своими курами. Она может платить людям, которые делают за нее всю работу, и остается еще достаточно денег.
Раньше у тети Марианны было настоящее крестьянское хозяйство, коровами, свиньями и курами, которые могли бегать кругом на воле.
Раньше —да, раньше у нее тоже были поля и луга. И был муж. Но с
н ушел от нее, его и след простыл, и больше глаз не показал ни разу, и тетя Марианна осталась одна. А для одинокой женщины крестьянский двор слишком обременителен— столько работы одной не по силам.
— Я бы тоже не смогла одна тянуть наше хозяйство,—говорит мама Ганси всегда, когда заходит речь об этой истории.