Харриет, погруженная в свои мысли, молча присоединилась к их компании. Чейз хотел приободрить ее, но не нашелся что сказать. В конце концов, какое он имел право вмешиваться в ее жизнь? Харриет окружали любящие люди, которые уважали ее и восхищались ею. А что мог предложить он – человек, предавший любовь своих близких?

От этой мысли Чейз почувствовал себя одиноким и никому не нужным. Он заставил себя проглотить слова утешения, готовые вот-вот сорваться с его губ, и, отвернувшись в сторону, не увидел, как и без того печальные глаза девушки, которая исподтишка наблюдала за ним, погрустнели еще больше.

– Пора приниматься за работу, – наконец произнесла Харриет. – Стивен останется здесь помогать матери, а остальные поедут со мной. – С этими словами она забралась в заднюю часть телеги. – Джем, мы готовы.

– Да, мисс Уорд. – Старший из батраков взялся за вожжи, и через несколько минут телега уже тряслась по ухабам проселочной дороги.

На третий день жестокой каторги (ибо работой это было трудно назвать) Чейз пришел к выводу, что животные, с которыми ему теперь против воли приходилось общаться, вовсе не походили на тех милых овечек, о которых он читал в детских книжках: несмотря на их большие карие глаза и плюшевую шерсть, эти животные обладали злобным и своенравным характером.

Такое простое дело, как перегон глупых овец с одного поля на другое, можно было сравнить лишь с покорением снежных вершин Олимпа или разгромом армии циклопов людьми, имеющими в своем распоряжении лишь камни, рогатки да лохмотья, еле прикрывающие тело.

Целых три бесконечных дня Чейз работал с Уордами и двумя нанятыми помощниками, на четвертое утро понял, что вряд ли сможет встать с кровати: все его тело ныло от синяков и ушибов, а кожа горела от солнечных ожогов и натертых за день мозолей.

Однако самое печальное заключалось в том, что стрижка овец еще даже и не начиналась; за три дня они успели лишь перегнать животных в поле, расположенное за сараем, да починить окружавший его забор. При этом овцы, казалось, вознамерились во что бы то ни стало не позволить им запереть себя в загоне: вредные животные пытались удрать при любой возможности, а самые крупные бараны не упускали случая сбить с ног зазевавшегося работника. Эти Божьи создания оказались злыми и мстительными существами, доказательством чему служили многочисленные синяки на теле Чейза.

Прислонившись к повозке, он задумчиво наблюдал за восходом солнца. Как ни странно, но ранние утра ему нравились, потому что на рассвете природа дышала свежестью и покоем. Влажная от росы трава блестела на солнце. Чейз вдохнул прохладный воздух, чувствуя, как напряжение постепенно оставляет его. Как же легко было потерять себя в Лондоне, зато здесь, вдали от светской жизни, все казалось... легче и проще.

– Капитан? – Голос Стивена прервал неторопливые размышления Чейза.

Чейз со стоном выпрямился.

– У вас что, спина болит? – спросил Стивен.

– Не спина, а все тело, включая волосы.

На лице Стивена появилась слабая улыбка.

– Вы с Джемом сможете сегодня поставить новые ворота?

Заметив темные круги под глазами у Стивена, Чейз вспомнил, как в первый день пребывания здесь его разбудил веселый голос этого славного парня. С тех пор Стивен практически не улыбался.

– Ладно, с воротами мы как-нибудь управимся...

– Вот и хорошо. А мы с Дерриком и Харриет пойдем на южное пастбище – там в одном месте прохудился забор. Остальные отправятся чистить сарай.

– Работа, работа – одна только работа.

– Так бывает не всегда. Как только покончим со стрижкой, жизнь вернется в нормальное русло.

– Тогда нам по-прежнему надо будет вставать на рассвете?

– Нет, можете не волноваться.

Раньше Чейз и представить себе не мог, что лишний час, проведенный в постели, многим кажется настоящим раем; вот только это было до того, как он превратился в капитана Фрекенхема или, скорее, в несчастного бедолагу, вконец измотанного работой.

Кивнув ему, Стивен отправился к Джему за гвоздями, а Чейз, опустив плечи, поискал глазами Харриет и убедился, что она еще не пришла, что было несвойственно для нее.

Каждое утро начиналось одинаково – его бесцеремонно будили на рассвете, потом в темноте он быстро надевал на себя что-то, отдаленно напоминавшее одежду. Затем следовал невероятно плотный и шумный завтрак, который, как позже понял Чейз, был совершенно необходим для каждого, кто не хотел умереть от голода в ожидании обеда.

Если это можно было назвать обедом. В отличие от завтрака, состоявшего из нескольких блюд, днем можно было рассчитывать лишь на черствый хлеб, сыр, пару яблок да немного маринованных огурцов. Одна лишь вода предлагалась в неограниченном количестве.