— Знаю, Александр Степанович, знаю, — сокрушенно вздохнул Костылев и добавил с ударением: — Игрушки они игрушками и останутся… Умным людям на забаву.

Замечание это покоробило Гречаника. Почему он говорит об этом именно ему и наедине? До сих пор Костылев еще не высказывал открыто своего отношения к перестройке на фабрике. В душе Гречаника, где-то очень глубоко, возникло неприятное чувство.

— Унесите в цех. Я сам приду, — сказал он. — И поменьше заботьтесь о моих ногах.

Костылев промолчал.

— Скажите лучше, — продолжал Гречаник, — почему у сборщиков опять простой? Когда это кончится?

— Наша инженерная девица по-прежнему срывает задания, — проговорил Костылев, усаживаясь поближе к столу. — Я вам докладывал…

— А пора бы уж ей привыкнуть, Николай Иванович, как вы считаете?

— Само собой, — немедленно согласился начальник цеха. — Толковый инженер на ее месте…

— Как работает автоматический переключатель Соловьева? — сухо перебил Гречаник.

— Ну как… работает, вообще-то… А что? — Вопрос явно обескуражил Костылева.

— Я о другом спрашиваю…

Костылев забеспокоился под пристальным взглядом главного инженера.

— Это в каком смысле? Насчет нормы, что ли? — Он растерянно пожал плечами, не понимая, чего от него хотят.

— В таком смысле, что автомат вообще-то заработал после подсказки этой «инженерной девицы», товарищ начальник цеха! Вся фабрика говорит, а до вас не дошло? Таким образом, Озерцова, по-видимому, серьезный специалист, и мне, знаете, как-то странно, что она до сих пор не может наладить работу смены. Вы посмотрите-ка повнимательнее, подразберитесь и помогите ей, подскажите. Потом доложите мне. Ясно?

Костылев ушел встревоженный; никогда еще главный инженер не разговаривал с ним таким тоном.

…С первых дней работы на фабрике Костылеву везло. Гречаник быстро продвинул его, назначив начальником цеха. Однажды на производственном совещании даже поставил в пример остальным, как опытного и принципиального руководителя. Костылев и в самом деле работу организовывать умел. Человек большого практического опыта, очень работоспособный, он мог сутками не уходить с фабрики, иногда сам становился к станку. Оборудование он знал, разбирался в капризах машин, чем в свое время снискал авторитет среди станочников и слесарей. Резкий тон и грубые окрики рабочие ему прощали: «Дело знает, ну, а что шумлив маленько, ничего! Крикнет — не стукнет». Когда же в цехе появилась замечательная фреза, чудесно работающая без сколов, авторитет Костылева вырос еще больше. О том, что фрезу придумал Илья Новиков, знали только два человека: Шпульников и сам Костылев.

Костылев старался поскорее войти в доверие к директору. Он считал, что это одно из главных условий «укрепления устоев», и не упускал случая обратить на себя внимание Токарева.

Как-то директор в цеховой конторке сделал выговор мастеру Шпульникову за беспорядок в смене. Присутствовавший при этом Костылев сокрушенно покачал годовой и, придав лицу выражение хмурой скорби, сказал:

— Вот и поработайте с таким народом, Михаил Сергеевич! Пока сам не сунешься, никакого толку. Можно подумать, что у директора только и забот, что нянькаться с каждым.

Когда Токарев, проходя как-то по цеху, спросил Костылева, не видал ли тот главного инженера, начальник цеха принял независимый вид и самодовольно произнес:

— К нам Александр Степаныч редко заходят (о начальстве Костылев привык говорить во множественном числе), не беспокою, сам управляюсь…

Специального образования Костылев не имел; семь классов школы, которую он окончил уже давно, казались ему пределом учености. Был бы толк в голове, а остальное придет, рассуждал он.

На фабрике Костылев держался независимо. У людей, работавших с ним, постепенно складывалось мнение, что начальник станочного цеха знает если и не все, то, вообще, «здорово много» и никакими трудностями его не испугаешь.

Было, однако, нечто такое, что вызывало у Костылева если не страх, то во всяком случае основательное беспокойство. Он побаивался знаний. Не вообще, всяких знаний, а знаний молодых специалистов, людей, с которыми ему приходилось работать. Однажды еще в артель, где он когда-то работал, из промыслового союза направили к нему техника, молодого способного паренька. Костылев вначале принял его спокойно, но, присмотревшись хорошенько, забеспокоился. Приезжий так быстро вникал в дело, так горячо брался за работу, что за короткий срок завоевал авторитет в коллективе. Поползли слухи, что скоро приезжего назначат техническим руководителем вместо Костылева. Тогда Николай Иванович начал действовать. Молодой техник стал то и дело попадать впросак и в конце концов подал заявление об уходе.

Это было первым, но далеко не последним опытом применения костылевского метода самосохранения.

Появление Татьяны Озерцовой вначале не беспокоило Костылева. Печальный конец производственной деятельности Валентины Светловой давал ему уверенность в успешном исходе атаки. Однако, искусственно начав усложнять обстановку в смене Озерцовой, он вскоре стал замечать, что эта «девчонка» вовсе не собирается сгибаться. Правда, ни одного задания ее смена еще так и не выполнила, но поведение Озерцовой в цехе и ее дела вызывали у Костылева тревогу.