– Ты это к чему? – спокойно сказал Ксе.

– Я щас тоже расскажу, как человек от обезьяны происходил, - пообещал Жень. – Сначала были рамапитеки, потом питекантропы, потом эти… неандертальцы. Ну и что, блин?

– А то, что понятие войны не сводится к боевым действиям. Если вдруг решат объявить войну с коррупцией, это тоже будет твоя сфера ответственности.

– Ну и что… блин, – раздраженно потребовал теперь уже Ксе.

– Пусть он скажет, - процедил Лья.

– Жень?

Тот резко выдохнул и сгорбился, уставившись на сплетенные в замок пальцы.

– Жень, - без нажима повторил Ксе.

– Ксе, - сказал тот несчастным голосом. – Ну… понимаешь, я, конечно, оружием любым владею, боевыми искусствами там… могу игрушечное оружие в настоящее превратить… много чего, короче, могу, особенно если служение принимаю… но это все фигня. Это не настоящее дело.

– А какое – настоящее? – Ксе чувствовал себя так, словно его накрыли периной – тяжело, душно и серо.

Жень облизнул пересохшие губы и тихо сказал:

– Даровать победу.

– Вне зависимости от исходной ситуации, - чеканно завершил Лья. – В разумных пределах, конечно. Ага! а вот и он.

Шаман вырулил к обочине и остановил машину. Ксе запоздало понял, где они: в нескольких шагах поднимались массивные, зеленые с оттенком бирюзы стены Белорусского вокзала. Милиции здесь действительно собралось много, с собаками и автоматами; Ксе пришло в голову, что, возможно, был звонок о готовящемся теракте, проверяют на взрывные устройства… Жень рядом с ним сжался в комок. Лья мог быть доволен, он все-таки выбил Ксе из равновесия. Шаман искренне не хотел думать о том, что кумирня бога войны пуста, что жрецам некому молиться о даровании победы, что силовым структурам приходится полагаться исключительно на физическое воздействие, и что кончиться это может очень плохо – но думал.

И еще думал о Жене, Матери Отваги, с болезненным недоумением пытаясь понять, кто и зачем принял то, жуткое решение, чего хотел этим добиться. Сказать Лье – и он бы, конечно, выяснил… но компетентный Лья был последним, к кому Ксе обратился бы с этим вопросом.

– Эй! – окликнул компетентный, - извините, что опоздали!

Ксе глянул в окно. К ним шел, ежась на холодном ветру, худой человек с совершенно белыми волосами. По серой куртке, которая сама по себе навевала мысли о Черкизовском рынке, змеились темно-алые узоры ручной вышивки.

Лья распахнул дверцу.

– Все в порядке, - сказал тот, садясь на переднее сиденье рядом со Льей. – Здравствуйте.

Голос был мелодичный и мягкий; новоприбывший повернулся на сиденье, и Ксе понял, что он вовсе не седой, а именно редчайшей масти платиновый блондин. Глаза в не по-мужски длинных, снежно-белых ресницах были ярко-голубыми – почти как у Женя.

Тут Ксе заметил, с каким видом таращится на беловолосого Жень, и встревожился: мальчишка точно пришельца увидел. Потом шаман сложил два и два и понял, что недалек от истины.

Лья усмехнулся.

– Простите, - сказал человек глуховато, - я не представился. Вообще-то я Ансэндар, но лучше просто Анса.

Выговор у него был неестественно правильный, точно у потомка белоэмигрантов, учившего язык у родителей. Сходство усиливала тонкая кость беловолосого и какая-то аристократическая сдержанность его движений и жестов. Лицо у Ансы было молодое, бледное и измученное; казалось, он знает за собой какую-то вину и все время ждет, что ему станут напоминать о ней.

Анса вежливо приподнял краешки губ.

– Извините, - сказал Ксе, не выдержав, - извините, но… вы – стфари?

6.

В буфете было людно и шумно. Даниль за время аспирантуры успел забыть расписание и явился аккурат в обеденный перерыв. Поняв это, он оставил мысль перекусить в родном учебном заведении и собрался уже отправиться в нормальный ресторанчик, но приметил за увитой зеленью аркой матерщинника Гену. Тот в гордом одиночестве восседал за одним из преподавательских столов.

Настоящее имя у Гены было такое, что после смены родной языковой матрицы на русскую он и сам не мог его правильно выговорить. Руководитель практики работал в МГИТТ по контракту. Лаунхоффер сказал сущую правду насчет международных конференций: среди национальных школ медицины тонкого тела только немецкая и русская всерьез занимались теорией. По части практики Гена не уступал самому Ящеру, но хотел большего. Москва показалась ему ближе Берлина.

Даниль направился за арку. Во-первых, он просто хотел пообедать, а во-вторых, Гена был крупный специалист по Т-моделированию, то есть созданию искусственных тонких тел. Не то чтобы Сергиевского днем и ночью мучил вопрос об адском зверинце, но порасспросить кого-то вроде Гены он при случае намеревался. Аннаэр расспрашивать не хотелось – по многим причинам.

Гена дружелюбно вскинул ладонь.

– Я тут еще сижу, если что, - сказал он, жуя. – У меня следующая пара пустая.

– Да я девушек не приглашал, если что, - отшутился Даниль.