Господин Бурман был взбешен: секреты кухни вылезали наружу…

Последний разговор с Уайтхэчем произвел на Грехэма тяжелое впечатление. Не то чтобы он надеялся Уайтхэча переубедить… Но оказалось, что с ним просто невозможно говорить: он уже ничего не понимал. А вместе с тем по своим личным качествам это не злодей, а простой, обычный человек. Неужели все-таки возможно такое поразительное равнодушие к цели своей работы? Если так, тогда действительно с помощью науки можно уничтожить человечество со всей его многовековой цивилизацией! И можно ли удивляться, что в среде таких «ученых» появился проходимец Ундрич, которого окружили ореолом «великого изобретателя»?

Эрнест Чьюз обещал Грехэму рекомендацию для вступления в «Ассоциацию прогрессивных ученых». Но теперь он дней на десять выехал в провинцию, чтобы побывать на собраниях местных отделений Ассоциации. Грехэм чувствовал острую необходимость перейти от размышления к действиям. Первым таким действием и должно быть вступление в «Ассоциацию прогрессивных ученых». Грехэм не хотел больше тянуть и решился позвонить профессору Эдварду Чьюзу.

— Приезжайте немедленно, сейчас же приезжайте! — услышал он в трубку голос Чьюза, едва тот разобрал, кто к нему звонит. — Очень кстати: завтра собрание Ассоциации. Если хотите, можете выступить… А рекомендацию дам вам я… Зачем вам ждать, пока Эрнест вернется?..

Через час Грехэм сидел в кабинете Чьюза и так непринужденно разговаривал со стариком, будто был давно знаком с ним. Он рассказал Чьюзу, как генерал Реминдол, возможно уже тогда свихнувшийся, отдал распоряжение о разделении их лабораторий на три самостоятельных отделения, и теперь ясно почему: подготавливалась афера Ундрича.

— Посмотрите: они до сих пор не смеют согласиться на экспертизу! — воскликнул Чьюз. — Мне кажется, что Уайтхэч тоже прикрывает Ундрича. Возможно, я ошибся, назвав его кандидатуру в эксперты. Как вы думаете?

— Нет, он ненавидит Ундрича. Но он осторожен. Слишком осторожен… — повторил Грехэм с усмешкой. — Именно теперь он не хочет лишиться руководства своей лабораторией. Ведь он должен открыть свои лучи. А от открытия он очень недалек.

— Да, вы с ним работали… Но почему вы уверены, что он близок к успеху?

— Потому что… — неожиданно для себя сказал Грехэм, на мгновение запнулся, но решительно кончил: — потому что я открыл лучи… И могу судить, что и ему немного осталось…

— Вы открыли? — спросил Чьюз. Сказал он это очень спокойно, будто даже не удивляясь, лишь на мгновение поглядев на собеседника. — И вы проверили их действие?

— Конечно. Не в том, понятно, масштабе, как вы, профессор, но все-таки… Насколько успел разобраться, свойства их в общем те же, что и у ваших лучей.

— И что ж вы намерены делать?

— Не знаю…

— А все-таки?

— Сделал то же, что и вы…

Чьюз некоторое время молча смотрел на Грехэма.

— Вы хотите сказать, что все уничтожили? — спросил он наконец.

— Кроме записей.

— И это опасно. Секрет никому не известен?

— Нет.

— И Уайтхэчу?

— Нет. Он знает только, что открытие сделано.

— Только он один?

— Он сообщил об этом президенту.

— Скверно…

— Они уже обращались ко мне с предложением…

— Конечно, сулили миллионы?

Грехэм улыбнулся:

— Не без того…

— Видите, Грехэм, если бы вам пришлось перенести хоть малую толику того, что пережил я, когда они охотились за моим изобретением, вы не были бы так спокойны…

— Профессор, все записи зашифрованы. У нас был принят шифр, известный только руководителю лаборатории и нам, его двум помощникам.

— Иначе говоря, кроме вас, шифр знают Уайтхэч и Ундрич?

— Да.

— Скверно… — повторил Чьюз. — Я свои записи уничтожил, хотя мог бы придумать шифр… И знал бы его только я один…

— Но, профессор, зачем им… Уайтхэч и без того так близок к результатам. Они только и ждут его лучей. Еще Реминдол говорил, что такие лучи предпочтительней атомной бомбы и лучей Ундрича, потому что уничтожают только людей, а не материальные ценности.

— Да, нашли достойное себя оружие! — с негодованием сказал Чьюз. — Оружие лавочников! Убивает только людей, а ценности можно прикарманить.

— Что же делать, профессор? — с надрывом выкрикнул Грехэм мучивший его вопрос. — Позволить им торжествовать, а нам уничтожать свои изобретения? До каких же пор?

— Да, уничтожать… — строго сказал Чьюз. — И записи не посоветовал бы хранить. Уничтожать, потому что наши изобретения они используют только для убийства. Уничтожить совершенно, даже хотя бы надолго скрыть открытие в наш век бурного развития науки нельзя — не будем обманывать себя иллюзией, Грехэм. Я открыл свои лучи год назад, теперь вы сделали то же самое, спустя некоторое время достигнут того же либо Уайтхэч, либо кто другой. Лишь невежественные генералы воображают, будто мы волшебники и наши открытия неожиданно выскакивают, как Афина из головы Зевса. Господам генералам кажется, что стоит лишь запрятать секрет в сейф и приставить к нему и изобретателю вооруженных часовых — и дело обеспечено: они навек монополисты секрета.