В Татьянин день Московский университет открыл, наконец, двери аудиторий после четырех месяцев бездействия.

Открылся сезон балов. На «вторники» Благородного собрания съезжалась вся Москва.

С того вечера, когда Лермонтов впервые увидел прелестное лицо Натали, он думал о ней постоянно. Теперь он знал, что она его не понимает, — и это было мучительно. Но когда он приходил в их шумный гостеприимный дом, где хозяин, веселый, известный всей Москве театрал, устраивал оживленные собрания любителей театра и литературы, его охватывало еще более мучительное беспокойство и ревнивое чувство.

В нем росла непреодолимая потребность смотреть на нее и быть вблизи нее, но каждый раз он уходил с омраченной душой и уязвленной гордостью, сам удивляясь той власти, которую приобрела над ним эта девушка, всего на один год старше его.

Нет, нет! Ему не нужно больше бывать у Ивановых!

Прошло уже много времени с тех пор, как он дал себе это слово.

Но почему же в тот весенний день, когда он узнал от знакомого студента, посещавшего дом Ивановых, что они на днях уезжают из города, сердце его снова сжала тоска?

Почему после мучительных дней ему снова неудержимо захотелось увидеть ее, чтобы только проститься, чтобы на одно мгновенье, прощаясь, взять ее руку в свою?

И вот он все-таки идет к ней, идет в последний раз…

Сколько раз он чувствовал себя униженным! Но, дав себе слово не встречаться с ней, он ездил зимой на балы только потому, что надеялся увидеть там ее.

Может быть, сегодня, в этот последний раз, ему посчастливится застать ее одну?

У Ивановых было шумно и людно, как всегда.

Он увидел Натали, и лицо ее, обернувшееся к нему с легким удивлением, показалось ему прелестнее, чем когда-либо.

Ее голос, когда она отвечала на его приветствие, был ласков; и ему показалось, что ее нежные щеки порозовели, когда он к ней подошел. И оттого весь вечер он чувствовал себя счастливым, как никогда, и веселым, как в детстве.

Улучив минуту, когда она осталась одна, и глядя ей в лицо испытующим взглядом, он сказал, что пришел в последний раз, и вздрогнул: ему показалось, что глаза ее посмотрели на него печально и лицо омрачилось, когда она с грустью, точно не веря, повторила:

— В последний? И вы не приедете к нам? Вы нас оставите?

Ему захотелось броситься к ее ногам и крикнуть в ответ:

— Нет, нет, никогда!..

Был уже поздний час, и оставаться дольше других было неудобно.

Он низко склонил голову, прощаясь.

Натали провожала его до передней. В широком коридоре, где горели матовым светом стенные бра, никого не было. И когда она остановилась перед стеклянной дверью, протягивая ему руку на прощание, он, сам не зная как, с какой-то безудержной радостью поцеловал ее в губы.

Он обезумел от радости. Шел, напевая свою любимую арию из «Фенеллы», и на углу Малой Молчановки столкнулся с Поливановым.

— Мишель! — крикнул Поливанов на всю Молчановку. —

Я Пушкина встретил! Своими глазами видел! Он гулял сначала по Тверскому, а потом по Пречистенскому!

Лермонтов схватил Поливанова за плечи.

— Это правда? Ты его видел?

— Ну, конечно, правда! Он, наверно, к Нащокиным шел! А я все время за ним, все время за ним!

— Пушкин был на Пречистенском? — повторяет Лермонтов, остановившись посреди улицы перед дворником в тулупе, с удивлением наблюдающим за господами студентами. — Значит, и я могу его там встретить! Возможно ли?.. — шепчет он, глядя на звездное небо над головой. — Столько счастья в один день!..

За три следующих дня студент Лермонтов сделал не один десяток верст, прохаживаясь то по Пречистенскому, то по Тверскому бульвару. Сердце его замирало каждый раз, когда вдали на дорожке показывалась какая-нибудь фигура в крылатой шинели с Цилиндром на голове.

Но поэта он так и не встретил. А скоро, говорят, Пушкин и вовсе уедет в Петербург. Ну что ж, и он тоже поедет когда-нибудь в Петербург и станет, как на часах, у его дома и дождется Пушкина, хотя бы пришлось стоять целые сутки!

— Нет, Мишенька, на антресолях у тебя тесно. Еще, не дай бог, пол провалите!

— Ну что вы, бабушка, право!

— А что же, очень просто! Сколько всех придет-то?

— Не могу вам точно сказать, но с моего прежнего факультета кое-кто да кое-кто из словесников. Потом, по старой памяти, Дурнов с Сабуровым, ну, Лопухин Алеша, Поливанов — этих я не считаю. Потом кто же?.. Будет Закревский, Шеншины, обещал Святослав прийти. Вот как будто и все.