Шрифт:
— Мишель и есть самый настоящий и самый большой поэт.
Алексей торопливо приглаживал перед зеркалом свои волосы.
— Алексис, — робко сказала Варенька, — покажи мне те стихи Мишеля, которые ты вчера списал.
— Завтра покажу и тебе и Мари.
— Нет, нет, мне очень хочется именно сегодня, — умоляющим голосом попросила Варенька. — Пожалуйста, дай, Алешенька, — ну ради моих именин!
— Ну что же делать, именинницам не отказывают, — покорно сказал Алексей.
— Но нам пора идти вниз, — решительно заявила Мари.
— Идите, идите. Я сейчас, сию минутку вас догоню!
Когда они оба ушли, она наклонилась над строчками, написанными знакомым почерком:
Я не люблю тебя; страстей И мук умчался прежний сон; Но образ твой в душе моей Все жив, хотя бессилен он…Варенька остановилась и перевела дыхание.
«К кому же обращены эти слова?..»
Она дочитала до конца:
Другим предавшися мечтам, Я все забыть его не мог; Так храм оставленный — все храм, Кумир поверженный — все бог!Внизу уже слышались веселые голоса и шум. А Варенька все еще стояла с листком в руке все с тем же немым вопросом: «К кому это стихотворение? Но тут еще стихи!.. На обороте».
Варенька торопливо начала читать:
Я не достоин, может быть, Твоей любви: не мне судить; Но ты обманом наградила Мои надежды и мечты…«Кто ж это? Кто?!»
— Варенька! — вскричала Мари, заглянув в комнату. — Что же это такое?
Варенька положила стихи и пошла за сестрой.
Когда она сошла вниз к гостям, она была очень бледна.
Лермонтов пришел вечером. Он сказал Вареньке, что она выглядит прелестней, чем когда-нибудь, и сказал правду, потому что белое платье и впервые убранные по моде, в длинные локоны, золотистые волосы делали ее очаровательной.
Она поблагодарила его за стихи. Они прекрасны, как и все, что он пишет, сказала она.
— Но мне кажется, что вы чем-то огорчены? — спросил он встревоженно.
— Нет, ничуть! Мне очень весело, — сказала Варенька и раскрыла свой новый веер. — Поблагодарите вашу бабушку за подарок. Он такой прелестный!
И больше в этот вечер она не говорила с ним. Она разговаривала и танцевала с какими-то молодыми людьми.
Но с ним, с ним она не говорила! Он ушел рано — обиженный и недоумевающий.
Когда разъехались все гости, Варенька еще долго стояла у окна своей комнаты, не зажигая свечей. Ей было видно, как расходились медленно облака в холодеющем небе.
Так храм оставленный — все храм, Кумир поверженный — все бог… —повторяла Варенька.
Выйдя от Лопухиных, Лермонтов дошел до конца тихой улицы. От подъезда Лопухиных отъезжали кареты и сани.
Оттепель кончилась. Под ногами, как в мартовские весенние ночи, ломался тонкий ледок, а легкий мороз уже покалывал щеки.
«Кто бы подумал, взглянув на нее, что она может быть причиною страдания?»
Так записал он в своем дневнике ночью 4 декабря после невеселого вечера Варенькиных именин.
ГЛАВА 39
В обширных залах Благородного собрания готовились к пышной встрече нового, 1832 года.
И Лермонтов нетерпеливо ждал этой новогодней ночи, зная, что встретит Натали.
Но и Варенька там будет.
От этой мысли светлело на душе.
Ему казалось иногда, что его чувство к Натали борется с тем, что заронила в его душу Варенька.
До новогодней ночи оставалось всего три дня и три вечера, и волнение Лермонтова росло.
Аким Шан-Гирей был всегда посвящен во все его планы и всегда был от них в восторге. И в этот раз он деятельно, даже с вдохновением, помогал их осуществлению. Они вырезали из черной бумаги огромные китайские буквы, скопировав их с чайного ящика, и в течение двух вечеров наклеивали эти черные буквы на страницы необычайных размеров книги. Она должна была изображать книгу астролога, а буквы — те таинственные знаки, по которым астрологи предсказывают судьбу. Аким озабоченно рассматривал костюм астролога, который шил старый бабушкин портной по фасону, срисованному Мишелем из книги восточных сказок.
Примерив в последний раз костюм и убедившись в том, что буквы в таинственной книге прилипли надежно, они оба почувствовали себя вполне готовыми к встрече Нового года и, несмотря на вьюгу, половину вечера проездили по оживленным улицам.
Метель гонялась за их легкими санями, летящими мимо освещенных окон.
Вместе со снежными вихрями дважды проносились их сани мимо невысокого дома с облупившимися колоннами. И каждый раз Лермонтов по непонятной Шан-Гирею причине с напряженным вниманием всматривался в его светлые окна. А увидав неподалеку от этого дома встречные сани и в них чье-то девичье лицо рядом с военной шинелью, судорожно схватился рукой за медвежью полость и долго смотрел вслед этим саням.