Когда Пол вышел из автобуса, лил дождь, а пальто он оставил на Сент-Мэри-Экс. Он натянул на уши лацканы пиджака, как это делают в кино, но толку – никакого. В коридоре внизу было хоть глаз выколи: лампочка перегорела, и всем наплевать. Пол до нитки промок, от его костюма пахло дождем. Он отпер дверь своей квартирки, споткнувшись, переступил порог и пошарил в поисках выключателя.

Никакого выключателя. Или его вообще не было, или какой-то шутник его переставил. Но никто не вламывается в чужие квартиры, чтобы переставлять выключатели и розетки, во всяком случае в Кентиш-таун такого не происходит. Чувствуя себя глупо, он постоял в дверях, водя рукой по стене, но как будто никак не мог нащупать проклятущую клавишу. На мгновение он задумался, не попал ли по ошибке в чужую комнату, но это было невозможно, он точно помнил, как отпирал дверь, а ведь кольцо с ключами все еще у него в руках.

Однако же проклятущего выключателя нигде нет. Ничего не поделаешь. Он точно помнил, что на каминной полке, ровнехонько между банкой для двухпенсовых монеток и часов с бензоколонки, которые родители подарили ему на восемнадцатилетие, есть свечка. Иногда Пол зажигал ее для уюта, хотя обычно она секунд через двадцать-тридцать гасла. Рядом должен лежать коробок спичек для зажигания газа под плиткой. Пол направился в ту сторону, но вовремя вспомнил, что нужно сделать крюк вокруг меча в камне, и провел по стене рукой. Ну вот, конечно: каминная полка, свеча, спички, в точности там, где он их оставил. Чиркнув спичкой, он зажег свечу.

«Ох!» – подумал он.

Это была не его комната.

Нет, комната была исключительно приятная. Если вдуматься, большой шаг вперед: вместо газовой плитки в камине весело пылал огонь, пламя отражалось в начищенном до блеска латунном ведерке для угля. Изящные масляные лампы с хрустальными колпаками проливали более мягкий и успокаивающий свет, чем одинокая стоваттная лампочка. Мебель из полированного дерева с дорогой обивкой, а не какой-нибудь там синтетический хлам. Здесь было тепло, уютно и приятно, по-домашнему. Но двери тут не было.

А потому возникал вопрос: как предполагается сюда входить и (что еще более важно) выходить? Да, окно было, но когда Пол попытался поднять раму, она не двинулась с места, более того, стекло так заросло морозными узорами, что Пол ничего не увидел, а когда он взял гордо стоящий на каминной полке бронзовый бюст принца Альберта и изо всех сил швырнул в окно, железяка отскочила от стекла и едва не сломала ему руку.

«Господи милосердный!» – подумал он. Потом он принялся барабанить в стену там, где была дверь, и что есть мочи звать на помощь.

Дубасить по стене через некоторое время становится утомительно, особенно если ты от природы неловкий и мизинцем задеваешь за крюк для картины. И никто, конечно, не отозвался. Пол немного постоял, посасывая ушибленный палец потом сдвинул ковер – на случай, если под ним прячется люк. Не прятался. А кроме того, это же его комната. Он всего-то и сделал, что в нее вошел. Несколько минут назад тут была дверь, иначе как он сюда попал?

Теория. В какой комнате нет дверей? В той, из которой не полагается выбираться. Предположим, он сошел с ума, его заперли, и это его палата. Вполне возможно, его перепутали с кем-то еще в списке пациентов, приняв за больного, считающего себя Глэдстоуном или Шерлоком Холмсом, отсюда и обстановка – лишь бы не расстраивать больного. Но тогда у него была бы уйма рациональных объяснений. Не может же человек не знать, что он спятил: ну, головная боль какая-нибудь или голоса ангелов, которые требовали бы, чтобы он выгнал англичан из Аквитании. Пора преодолеть свой комплекс неполноценности, который всякий раз, когда ситуация оборачивалась не так, заставлял его считать, что это его вина или с ним что-то не так. Пол принял твердое решение: до тех пор пока не получит доказательство противного, будет исходить из предположения, что сам он совершенно нормален, а рехнулась вся остальная реальность.

Над этим Пат задумался. Может, он все-таки немного того?

«Нет, – яростно оборвал он самого себя, – больше я на это не клюну. Это неправильно. Именно этого они от меня и хотят».

А вот теперь он начинал самого себя пугать, поэтому усилием воли заморозил разум: напряженное спокойствие, дышать глубоко, «ом» и прочая чепуха. Не упирайся, осознай: случилось нечто, глубоко странное. А теперь будем последовательны.

Первое, что требуется определить: ему грозит непосредственная опасность? Как будто нет. Если бы он заснул в кресле, а из камина выпрыгнула случайная искра и подожгла ковер ну тогда дело скверно. Помимо этого, самой явной угрозой была смерть от голода. Пол поглядел туда, где прежде находилась его газовая плитка. Плитки не оказалось, вместо нее на буфете с мраморной доской стоял большой керамический горшок, а в горшке – свежий, ароматный деревенский каравай и масленка, в которой притаились с полфунта хорошего желтого масла; еще тут были горшочки с джемом, жестяная коробочка с чаем, глиняный горшочек с беконом и сосисками. Возле камина стояли чайник и решетка, а в высоком сине-белом фаянсовом кувшине имелась вода. Кстати о фаянсе, Пол как раз увидел голубой с белым ночной горшок под кроватью, что более или менее ответило на его следующий вопрос («Ух!» – подумал он.). Поскольку сегодня Пол остался без ленча и был голоден, он отрезал горбушку от каравая хлебным ножом, обнаруженным в ящике буфета, намазал сверху немного масла и съел. По вкусу – настоящий хлеб и настоящее масло, но когда Пол снова глянул на хлеб, оказалось, что тот умудрился исцелиться: перед ним лежал нетронутый каравай и столь же нетронутый кусок масла. Поя повторил операцию – с аналогичным результатом. Дальнейшие педантичные эксперименты доказали: та же способность самовосстанавливаться присуща воде, чаю, небольшой крынке с молоком, сахарнице, бекону и сосискам. Что ж, о самых настоятельных нуждах эта реальность позаботилась, и нет причин, почему здесь нельзя жить бесконечно.

Эта мысль напугала Пола больше всего.

Тут ему пришло в голову еще кое-что, и он поглядел на часы. Часов на руке не оказалось, но в какой-то момент у него, по всей видимости, выросла жилетка, полностью подходящая к пиджаку и штанам, которые были на нем надеты и которые он никогда в жизни не видел. В кармане жилетки он нашел элегантные серебряные часы на золотой цепочке. На часах было четверть седьмого. Они не тикали. Остановились.

– Помогите, – пробормотал он.

Тишина. Даже не слышно уличного движения снизу. Удивительно, до какой степени стало не хватать этих звуков теперь, когда он заметил их отсутствие. Единственные звуки, которые он слышал, производил он сам. «Может, я умер?» – спросил он себя.

("Нет, нет, – тут же сказал самому себе Пол, – это все мы уже проходили, но не собственно я сам, а Платон и Декарт и все прочие, cogito ergo sum [16] и про есть ли шум от падающего дерева в лесу, если там нет никого, кто бы его слышал; все это можно пропустить".)

Наконец, после очередной сессии ударов в стену, криков о помощи и порции сандвичей с беконом, Пол плюхнулся в очень удобное глубокое кресло возле симпатичного, теплого камина, закинул ноги на скамеечку с вышитой подушечкой и некоторое время смотрел на огонь, пытаясь определить, уменьшается ли количество углей и превращаются ли они в пепел. Ответом было «да», поэтому он добавил еще немного из ведерка, которое, стоило на секунду оставить его без присмотра, снова наполнилось.