К утру потеплело. Началась пурга. Включаю навигационный прибор – GPS. По привычке ищу в нем функцию, показывающую время восхода и захода солнца. Вижу прочерки в обеих строках, и, внезапно осознаю реалии жизни: солнца здесь долго ещё не будет – полярная ночь. Тут же вспомнилось, как пару ночей назад по дороге сюда, в поселок, Щербаков остановил машину в Старом Уренгое возле каких-то домов, исчез в темноте на несколько минут и вернулся, волоча за плечами громадного плюшевого зайца бело-голубого цвета. Из-за необыкновенной величины игрушечного животного мне захотелось его сфотографировать. Вспышка в темноте, разглядываю снимок на экране фотоаппарата. Обнаруживаю, что заяц слеп. То есть, глаз у него нет – просто белые плюшевые пятна-бельма. Догадываюсь, что глаза-пуговицы, вероятно, не успели пришить. Начинаю невольно размышлять о символизме ситуации: детям Заполярья, которые и так редко видят солнце, везут в подарок громадного слепого зайца, который не видит вообще, по определению. Гм, вроде что-то в этом есть, намек какой-то…

Щербаков нервным голосом сообщает, что вешки в РММ ( ремонтно-механических мастерских) делаются, однако указателей не будет, потому что у него нет художников, которые умели бы рисовать буквы. Как будто для написания букв и впрямь необходимы художники… Забавно. Улыбаюсь и киваю в ответ, что всё понял. В цехе и впрямь лежит гора двухметровых вешек, и отчаянно сквозит откуда-то с улицы. Мерзнут руки. Даже в перчатках.

С вечера договариваемся со Щербаковым о том, что как только завтра вешки погрузят на вездеход, он сообщит мне об этом, и мы встретимся возле РММ. «Парней тебе дам нормальных вешки выставлять. Ты ими только вовремя командуй, ага?» - и стоит, улыбается…

Парни в солидных зимних комбинезонах с капюшонами стояли на крыше ГТТ ( гусеничный транспортер-тягач) и увязывали там между собой последние вязанки с вешками. Понизу возле них вертелся мужичонка лет пятидесяти пяти с усами, в шапке и потертом вязаном свитере. Почему-то обеими руками он держал перед собой металлический термос с черной крышкой. Подскочил ко мне и, как-то суетливо, вроде ни к кому особо не обращаясь, но в целом спрашивая у всех сразу, обратился с вопросом: «Где бы кипяточка достать ?» Очень уж он напомнил мне солдата Шадрина из старого советского фильма «Ленин в Октябре». Почти что один в один напомнил. Я даже маленько замешкался с ответом. Впрочем, мужичонка, не дожидаясь ответа, поставил термос на снег у моих ног и побежал в столовую «за кипяточком». Почему он при этом не взял с собой термос, и более того, оставил его на моё попечение, непонятно. «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить».

Перед самым выходом с территории базы подъехал на «Ниве» Щербаков. Оказалось, усатый мужичонка по имени Коля и есть тот самый водитель вездехода, который подрядился довезти меня и рабочих до самого конца. Вот только понятия об этом конце у всех … были разные.

Проще всего рабочим-стропальщикам Роману и Андрею. Им - всё равно куда именно ехать: есть начальник, есть приказ, есть другой начальник, есть водила - им виднее. Щербаков твердо сообщил мне, что водитель знает дорогу до чужой лукойловской скважины под номером 2020 (почему-то здесь, на Севере, это читалось не иначе как «двадцать двадцать»), а далее уже я поведу всех к нашим буровым согласно направлениям, которые заложены в программу моего GPS. Тем более, что дорожники только что рапортовали ему о том, что дорога на двадцать двадцать ими проложена и отвешкована. И тут Николай спокойно так отвечает, что дорогу на двадцать двадцать он не знает и не видел никогда. И вообще, считает, что мы сами должны ему её показать.

Мне всё это почему-то сразу не понравилось: ни карты, ни координат этого участка нашего маршрута у меня не имелось. Щербаков отвел меня в сторону и заверил, что водила – человек опытный, двенадцать лет с геофизиками проработал и разберется по ходу пьесы. Помимо того, у нас есть готовая зимняя дорога до двадцать двадцать , проложенная дорожниками, нам останется только проехать по ней всего-навсего 90 километров. Так неужели мы по проставленным вешкам проехать не сможем? Кроме того, на всякий случай ( а случаи на Севере бывают разные) он передает мне спутниковый телефон. Пользоваться им можно на открытой местности при отсутствии снегопада и сильного ветра. В дальнейшем оказалось, что всю дорогу нас сопровождала сильнейшая пурга, и пользы от такого чуда техники было столько же, сколько бывает от мертвого или от кирпича. Так и провалялся супертелефон в моем пакете с едой почти до конца экспедиции.

На прощание Щербаков приберег ещё один аргумент в пользу нашего отбытия: координаты дороги на двадцать двадцать есть у топографа Виктора Супруна, который сидит на нашей буровой номер пятьдесят восемь. Пока мы едем, Владимир Алексеевич получит эти данные по телефону от топографа и передаст мне на спутниковый телефон. Ну, про телефон этот я только что уже всё сказал. Увы, в тот момент мы оба не знали о нем великой сермяжной правды!

Двинулись в путь окольным образом, то есть, как-то почти по кругу объехав практически весь поселок. Словно решили напоследок проститься с каждой избой. Так доковыляли, наконец, до берега реки Таз. Однако, притормозили и здесь: возле деревянного гаража достопочтенного грузина Бадри. Колян быстренько выскочил из водительского седла и через минуту торжествующе вернулся с какой-то фарой в руках. Фара была не очень большая. Но, по-видимому, прежде у Коли не имелось и того.

«А Щербаков-то нервничает,» - подумалось мне – «По технике безопасности наверняка не положено выходить в такой маршрут на единственном транспортном средстве.» Увы, иного выхода тоже нет: время поджимает…

В пакете у меня среди всего прочего – бутылка шампанского и коробка конфет для Супруна. Очень просил привезти. Как-никак новый год на носу. Грохот в вездеходе стоит неимоверный. Пересекаем по ледовой переправе дорожников широченную многокилометровую реку Таз. Наблюдаю в открытую дверь водителя багровый закат без солнца по краю горизонта. Почему в дверь? А смотровые окна в ГТТ, оказывается, одинарные: едва мы двинулись в путь, как они мгновенно сначала запотели, потом обледенели и тут же окончательно забились снегом, поскольку ветер дует попутный, и вся снежная пыль, поднятая гусеницами вездехода, тут же оседает на его же смотровых окнах.

Снаружи мороз и ветер. Но в кабине мучительно жарко и душно. Колян ведет машину, высунувшись наполовину из кабины в боковой водительский люк. Долгое время он делает это с непокрытой головой, затем всё же достает тёмную вязаную шапочку. Какой у неё цвет – непонятно, но солярой и табаком от неё пахнет крепко.

Пока есть время, разбираюсь со своим навигационным прибором – GPS. Отмечаю, кстати, что миновали сворот на Ярайку. Наш путь полностью записывается в навигатор. По неизвестной мне трассе до лукойловской двадцать двадцать обнаруживаю в навигаторе несколько точек, отмеченных в какой-то из прошлых разов- приездов мной же. Но точки эти разрозненные – вначале пути и в самом его конце... Снаружи становится совершенно темно. Огни Тазовска, сопровождавшие нас первые двадцать километров постепенно исчезли во мраке. Однако вскоре объявилась пара огоньков далеко-далеко впереди: это отряд дорожников, располагающийся на развилке дорог. Одна из них далее сворачивает к поселкам Находка и Антипаюта, а другая в конце концов должна привести нас к двадцать двадцать.