Какой же я мерзкий урод, как я могу подозревать её в этом?! Да я последнее ничтожество, если могу так про неё думать! О, какая мука! Я зарычал и саданул кулаком по стене. Боль немного отрезвила меня. На костяшках пальцев выступила кровь. Существует такая штука, как презумпция невиновности, и я просто обязан полностью доверять ей, пока не увижу своими глазами доказательств моей правоты. Может, она действительно ни в чём не виновата, но я ясно понимал, что не будет мне покоя, пока я не опровергну свои подозрения. Но как это сделать?

Если она и вправду всё это провернула, тут у меня две дороги: купить пистолет и застрелиться или уйти отшельником в пустыню. Я представил пустыню и меня передёрнуло. Да, таков я без моих безумных фантазий. Рассыпающееся ничто.

Парализованный ужасом, я стоял на краю кухни и не сразу заметил уборщицу тётю Олю (ту самую, что так недавно рассказывала мне о самоубийстве Кати), которая бегала со шваброй, ругалась и даже довела до слёз официантку Асю (улыбчивую кассиршу, которая напугала меня, спросив о карте), а теперь ринулась ко мне.

— Что вы тут бегаете, нелюди, топчите только! А ну, пшёл!

— Вам бы, тётя Оля, в морге уборщицей работать! — рявкнул я первое, что пришло в голову, по которой тут же чуть не попало ведром — тётя Оля так ловко им махнула, что я еле успел пригнуться. Ася бледно улыбнулась и, шмыгая носом, побежала относить заказ. Левой рукой она вытащила платок, и за ним из кармана выпала визитка и, красиво кружась, приземлилась у моих ног. Я поднял её, и ошалело уставился на написанное: мне бросились в глаза слова "художник-сюрреалист" и адрес мастерской. Пара кварталов отсюда. Ася уже бежала обратно, я бросился к ней и прижал её к стене коридора, наверное, испугав.

— Ася! Спасай меня! Говори ради Бога, чья это визитка?! У тебя из кармана выпала! Это очень важно, ну говори же!

— Да что это с тобой? Да на тебе лица нет никакого, чего ты весь дрожишь-то? Успокойся, не надо так! — она успокаивающе погладила меня по плечу.

— Ася! — взвыл я, — Чья визитка?!

— Да это такой добродушный толстяк, он часто у нас ужинает. Он как-то выпил изрядно, рассказал, что он художник и хотел бы меня нарисовать, да только я не пойду, там же раздеваться надо, наверное...

— Не ходи! — рявкнул я, — Это мерзавец и вор! Лучше я тебя сам нарисую когда-нибудь!

Оставив в коридоре расстроенную Асю, я подхватил своё пальто и пулей вылетел из служебных помещений, но не на улицу, а в зал. Я котом прокрался к вешалке у входа и незаметно вытащил из кармана куртки мерзавца связку ключей. В той жизни я видел, как он перекладывал её из кармана в карман. Не знаю, как мне удалось проделать это незаметно, но я выскользнул через вход для посетителей с чужими ключами в руках, и меня никто не остановил.

Я мчался по улицам в расстёгнутом пальто, мне в лицо летел снег.

— Художник-сюрреалист!!! Это я — сюрреалист!!! А ты — аферист!!! Обыкновенный, жирный, наглый ворюга!!! — то ли бормотал, то ли в голос рычал я. У меня дёргалось лицо, взгляда своего в витрине я бы испугался, если бы не был так зол, люди шарахались от меня в ужасе. Я долго носился по подворотням, прежде чем нашёл, наконец, нужный адрес. Это был один из бывших доходных домов, с узенькой кривой и вонючей лесенкой, от которой кружилась голова, она круто поворачивала, почти как винтовая на моей картине. Я взлетел по ней, пиная ступени и сшибая углы.

Мои руки крупно дрожали, когда я пытался вставить ключ в замок. И вот я внутри. Я ворвался туда, стал метаться из комнаты в комнату, с отчаянием ощущая болезненно знакомый запах корично-цветочных дешёвых духов... Неужели она действительно бывала здесь?!

Я распахнул одну из дверей, и из моей груди вырвался клокочущий всхлип. На стенах висели мои картины, выполненные умелой, профессиональной рукой. Точные линии, идеальная композиция, приятные цвета. У окна стоял мольберт, а на нём — чистый холст с приколотой в углу фотографией моей лестницы. Я даже немного успокоился, увидев то, что так боялся увидеть, испытал какое-то мрачное удовлетворение. Я был как будто спокоен, только весь трясся, потому что адреналин бешеными взрывами гулял по телу, застилал белым глаза, это была ярость, которой я не осознавал, я ничего не осознавал, она мешала мне видеть. Я даже не сообразил сделать простую и логичную вещь — сорвать и порезать картины, я уже жалею об этом. Вместо этого я пулей вылетел из комнаты, собираясь вернуться в ресторан и всё высказать этому уроду, а может быть, просто убить его. И наткнулся в коридоре на Катю, которая застыла и уставилась на меня, как нашкодившая кошка.

— Ты!!! — взревел я не своим голосом, — Ты понимаешь, что ты сделала?!!! Я верил тебе!!! Тебе одной!!!

— Да, я понимаю, что я сделала, — тихо ответила она.

— Зачем?!!!

— Я не могу объяснить зачем... Я сама не знаю... — мямлила она, ещё больше выводя меня из себя.

— Ты понимаешь, что это вся моя жизнь?!! Что это мои чувства?!! — я ревел, как зверь, и, кажется, топал ногами и швырял какие-то вещи.