Торжеству таких тенденций в развитии ордыно-русских отношений способствовали внутриполитические процессы, происходившие в Ордынской державе на протяжении первой половины XIV века, утверждение центростремительных сил в Волжской Орде при хане Тохте (в последние годы его правления, 1300–1312 годах), а особенно при ханах Узбеке (1313–1342) и Джанибеке (1342–1357). В этот период Орда достигла зенита своего могущества, добилась заметных успехов в хозяйственном развитии.

В условиях утвердившейся централизации Волжской Орды восточноевропейская политика ордынской дипломатии стала более масштабной. Использование Ордой противоречий между центробежными и центростремительными силами в системе всех русских княжеств теперь стало дополняться, а иногда и заменяться использованием противоборства между формировавшимися тогда крупными государствами Восточной Европы, в частности, антагонизма между Владимирским и Литовско-Русским княжениями.

Эти новые веяния восточноевропейской политики Орды породили и новую, во многом осложненную тактику. Так, стремясь поддерживать постоянную напряженность в отношениях между Москвой и Вильно, ордынские правители форсировали тенденции смыкания территориально-политических границ между двумя великими княжениями и вместе с тем содействовали сохранению пояса «нейтральных» княжеств в качестве арены соперничества и даже вооруженной борьбы. (Прежде всего это касалось Новгорода и Тверского княжества.)

Подобная тактика тогдашних ордынских правителей естественно давала свои результаты: она укрепляла политические и экономические позиции Орды в Восточной Европе. Факт значительного усиления ордынской державы в правление ханов Узбека и Джанибека признается многими историками, однако такого единодушия нет у историков, изучавших политические судьбы Ордынской державы в эпоху Мамая.

Исследователи политической истории Золотой Орды второй половины XIV века, опираясь на восточные и русские источники, много говорят о торжестве в это время феодальной анархии. Для таких утверждений у них есть некоторые основания: с 1359 по 1381 год на золотоордынском престоле побывало около 25 ханов, что, естественно, свидетельствовало о неустойчивости ханской власти в Сарае, о наличии симптомов политической дестабилизации. Однако, признавая правомерным этот общий вывод, мы все же не можем преувеличивать масштабы анархии и распада власти и переоценивать его значение в политической жизни Восточной Европы в целом.

Дело в том, что, несмотря на обилие ханов, довольно рано самой влиятельной, «доминантной» политической фигурой Ордынской державы оказался правитель Мамай. Еще при хане Бердибеке (1357–1359) он стал вторым человеком в Орде, заняв наиболее важную при ханском дворе должность беклярбека, обеспечивавшую ему руководство всей дипломатической службой, а также командование ордынским войском. Кроме того, он тогда же стал зятем ордынского хана.

Однако все эти «карьерные» достижения Мамая не могли иметь дальнейшего развития в государственно-правовой сфере, не могли стать трамплином для обретения им ханского престола. Для Мамая эта возможность была закрыта по той же причине, что и для темника Ногая — оба они не были чингизидами.

Тем не менее, наделенный большим честолюбием и незаурядным талантом политика и военачальника, Мамай находил новые пути для утверждения своей власти, и в этом он явно превзошел своего предшественника Ногая. Мамай сумел на протяжении почти двадцатилетнего периода держать своих сарайских соперников то под явным, то под скрытым контролем. Добивался он этого весьма своеобразным способом.

Опираясь на «освоенный» им крымский улус и достигнутый в Ордынской державе политический авторитет, он получил возможность активно воздействовать на ход борьбы многочисленных чингизидов за обладание ханским престолом, смог предопределять появление того или иного хана в Сарай-ал-Джедиде или, стравливая друг с другом, убирать неугодных чингизидов, не давая ни одному из них надолго укрепить свое положение.

Все царствовавшие в Сарае на протяжении 60-70-х годов чингизиды находились в той или иной зависимости от Мамая. Достаточно сказать, что одни золотоордынские правители были его ставленниками-марионетками (например, Абдуллах, Тулунбек, Мухаммед-Булак), другие оказывались его скрытыми выдвиженцами, а третьи, хотя и были выходцами из среднеазиатской Орды и даже представляли не род Батыя, а род хана Орды (линия старшего сына Джучи), тем не менее также попадали под то или иное его влияние. В таком положении оказывались Азис-шейх в 1364–1367 годах, Тохтамыш во время своего первого прихода в Волжскую Орду (1376–1377 годы), наконец, и Арабшах в 1378 году.

Показателем политического могущества Мамая в эти годы служит и тот факт, что он сам трижды появлялся тогда в Сарай-ал-Джедиде в качестве реального общеордынского лидера, в первый раз в 1363 году во время недолгого пребывания у власти его явного ставленника Абдуллаха, второй раз в 1368 году, когда на нижнюю Волгу снова был переброшен из Крыма тот же Абдуллах, и, наконец, третий раз в 1372–1373 годах, когда ханским престолом владели Тулунбек или Мухаммед-Булак — также его откровенная креатура. Все это позволяет говорить не о подлинном бунте Мамая против сарайских ханов, не о действительном расколе Золотой Орды и не о реальном двоевластии в Ордынской державе, как это было в эпоху темника Ногая, а лишь о видимости бунта, раскола и двоевластия, искусно создаваемой Мамаем для того, чтобы замаскировать факт своего полного господства над политической жизнью всего ордынского государства.

И действительно, обеспечивая пребывание тех или иных чингизидов на сарайском престоле, позволяя им содержать в Сарае свой двор, «правительство» и чеканить монету, Мамай демонстрировал свою верность династии Чингисхана, свою готовность следовать главным законам политической жизни ордынского государства. Вместе с тем, содействуя частой смене этих номинальных обладателей Сарай-ал-Джедида, не позволяя никому из них хоть как-то усилиться, Мамай фактически создавал надежную политическую основу своего властвования в Орде, выступал в роли вершителя ее политических судеб, в роли ее монопольного владыки на протяжении почти двадцатилетнего периода.