Бесконечной вереницей проходят перед глазами читателя разношерстные обитатели Мюнхена, города, где всегда были особенно заметны шовинистические, реваншистские традиции. Здесь и затаившиеся гитлеровские приспешники, которые ждут своего часа, чтобы вновь занять командные высоты и погнать на новую бойню немецкую молодежь; и солдаты американской армии, белые и негры, чуждые друг другу и не понимающие толком, почему и зачем так долго должны они находиться далеко от родины, от своих близких, хотя война уже давно закончилась; и закоренелые циники, вроде киноактера Александра, который пользовался раньше покровительством геббельсовского министерства пропаганды, а теперь небезуспешно претендует на роль «звезды» западногерманского кино; и представитель литературной элиты, писатель Эдвин, считающий себя выразителем «общеевропейского духа» (некоторые критики утверждали, что прообразом его послужил поэт Т. Элиот); и художник Филипп, окутанный «мертвыми отходами веселья», чувствующий себя вне времени и пространства: «Страдал ли он, думая о погибших, о мертвых жилищах и погребенных товарищах? Нет».

Символический смысл получают изображенные Кеппеном картины послевоенного «черного рынка», безудержной спекуляции всем, на что возникал и не прекращался спрос: сигаретами и произведениями искусства, жевательной резинкой и женской красотой. А где-то рядом, надежно укрытые от постороннего взгляда, совершались другие сделки, продавались и покупались акции нефтяных компаний, металлургических заводов, строительных фирм.

И на этом мрачном фоне, подобно солнечной вспышке, неожиданно возникает любовь молодой немки Карлы и американского солдата негра Вашингтона. (Присущая Кеппену ироничность проявилась здесь даже в выборе имени.) Как трогательна их наивность, их искренность и незащищенность, как по-детски мечтают они о будущем счастье и свободе и каким все это оказывается иллюзорным! Вашингтон вспоминает таблички «только для белых», негритянские кварталы, «улицы расового неравенства». Никаких перспектив, достойных человека, прошедшего тяжкие испытания войны, которая велась «за свободу», «против тирании», «за гражданские права», как выясняется, нет.

«Только поезд белых американцев шел в сказочный мир магазинов, в мир благосостояния, обеспеченности и удовольствий. Америка Вашингтона была темна и убога. Такой же темный, убогий, гадкий и оставленный богом мир, как и тот, что здесь». И как удары погребального колокола звучат в романе слова художника Филиппа: «Не надейтесь. Надеяться не на что. Не осталось вообще никаких надежд».

К моменту выхода этого романа уже получили известность в ФРГ многие писатели, показавшие в своих романах и повестях, стихах и пьесах бесчеловечность гитлеризма, утверждавшие необходимость демократического миролюбивого пути развития западногерманского государства. Достаточно назвать «На улице перед дверью» Борхерта, «Побежденные» Рихтера, «На земле» Кролова, «Поезд пришел вовремя» Белля, «Подпольщики» Вайзенборна,

«Интервью со смертью» Носсака и другие. Роман Кеппена «Голуби в траве» привлек внимание читателей и критики своей масштабностью, высоким художественным мастерством.

Хотя действие романа охватывает всего один день, писатель сумел нарисовать широкую картину послевоенной западногерманской действительности.

«Задачу писателя, - говорил Кеппен, - я всегда видел в том, чтобы быть выразителем чаяний бедных и угнетенных, вызывать гнев и протест против нищеты, против равнодушного Бога. Я принадлежу к тем писателям, которые призваны доставлять одни неприятности».

Роман «Голуби в траве» - яркое доказательство верности Кеппена своим убеждениям. Писатель выступает как непоколебимый защитник слабых, обездоленных и бесправных, как мужественный борец со всем, что уродует человеческие души, подавляет свободу личности, лишает ее возможности по собственному разумению, по воле своих чувств обрести личное счастье.

Кеппен сумел так глубоко проникнуть в суть изображаемого им капиталистического общества, что многие страницы книги кажутся написанными значительно позже. Вот, например, изображение нефтяного кризиса, сделанное приемом монтажа заголовков газетных статей: «Война за нефть; воля народа; конфликт обостряется; нефть - коренному населению; флот без нефти; попытка взорвать нефтепровод; буровые вышки под военной охраной; прослеживаются связи с русскими; авианосцы в Персидском заливе». Первую часть этих заголовков чуть ли не слово в слово можно было прочитать и в конце семидесятых, и позже в сообщениях западной печати об очередном энергетическом кризисе, а последние заголовки - даже в наши дни.

Впервые в западногерманской литературе Кеппен использовал некоторые приемы, широко применявшиеся такими видными западными писателями, как Джойс, Дос-Пассос и другие. Он смело соединял авторское повествование с внутренними монологами своих героев, диалоги с косвенной речью, широко прибегал к коллажу, включая в художественную ткань повествования подлинные документы, газетные и журнальные материалы.

Писатель настолько точно и убедительно изображал окружавшую его действительность, что нашлись люди, которые хотели привлечь его к суду за то, что он якобы вывел их в своем романе, хотя и под другими фамилиями.

Кеппена публично обвиняли в тайном фотографировании, записывании на магнитофонную ленту, использовании слухов и сплетен. Отвечая им, Кеппен писал: «Нет, господа, у меня нет тайной фотокамеры, нет портативной подзорной трубы, я должен разочаровать вас и, к сожалению, испугать: дело обстоит много проще, но и много страшнее. Жалкий писака сидит за своим столом и высасывает из пальца все, что ему нужно. Он устремляет свой взгляд в пустоту или в темноту или во что-то светлое, взгляд его проникает сквозь стены, сквозь опущенные жалюзи, сквозь одежды и сердца, и он видит в сердцах людей истину, сладость и горечь жизни, ее тайну, ее страхи, ее боль, ее мужество».

Отношение западногерманской критики к первому послевоенному роману Кеппена было противоречивым. Если такие серьезные и вдумчивые критики и писатели, как В. Енс, Х. Формвег, А. Андерш, К. Кролов и другие назвали Кеппена «крупнейшим современным немецким писателем», «политическим романистом страны, в которой гуманность имеет мало шансов», то другие называли Кеппена «литературным авантюристом», а его роман порождением «экзистенциализма развалин». Но даже доброжелательные критики не соглашались с глобальным пессимизмом Кеппена, с его убежденностью в неизбежности новой мировой войны, атомной, несущей гибель всему человечеству. К счастью, самые мрачные предчувствия писателя не сбылись. А может, не сбылись они и благодаря предостережениям таких писателей, как он сам, как Белль, Шаллюк, Ленц, Грасс и другие, - если говорить только о писателях ФРГ. Во всяком случае, их книги, их выступления на общественных форумах сыграли не последнюю роль в мобилизации общественного мнения ФРГ на борьбу за мир и взаимопонимание народов, независимо от их государственных и социально-политических систем.