– Никто и не возражает.

Пружина прошелся по гостиной.

– Хорошо устроился!
– воскликнул он.
– Красиво и up to date, как говорится. Кресла, диваны - уют и удобство. Я, пожалуй, присяду, а? Так будет удобнее разговаривать. Если, понятно, хозяйка не возражает.

– Нет, нет, садитесь, пожалуйста, господин Фредрикссон.

Опускаясь на тахту, он сделал милостивый жест:

– Зовите меня просто Пружина, хозяюшка. Так меня зовут все близкие люди, и мужчины и женщины.
– Он снова повернулся к Густафссону.
– Итак, ты принял свое наказание как настоящий мужчина, это первое, что я сказал, увидев тебя. И повторю это кому угодно, будь то королевский

* Вполне соврзменно (англ.).

церемонимейстер или любая другая важная шишка. Ну и зелен же ты все-таки, черт побери!

– Ты это уже говорил, - напомнил Густафссон. Гость явно пришелся ему не по душе. Ингрид все еще стояла в дверях. Ей не хотелось оставаться в обществе этого человека, но и покинуть мужа она тоже не решалась.

– Да не переживай ты из-за этого!
– беспечно продолжал Пружина. Он вытащил пачку сигарет, щелчком выбил из нее окурок и закурил. Пустив в комнату облако дыма, он обратил внимание на дедушкину вышивку: - "А цвет надежд - зеленый!" Именно так. Вот они висят на стене, эти слова, и это делает тебе честь, Густафссон, это твой ответ всем. Цвет надежд. Думаю, наша хозяюшка не возражает, что это так?

– Так говорится, - ответила Ингрид.
– Но в отношении нас я как-то не думала об этом.

– А я тебя видел по телевизору в субботу, - продолжал Пружина.
– И веришь ли, узнал с первого взгляда. Меня так и стукнуло. Да это же мой приятель, сказал я. Этого парня я знаю, сказал я. Фамилию твою я, правда, забыл, помнил только личный номер - семьсот первый. И когда ее назвали по телевизору, из-за аплодисментов я тоже толком не разобрал, очень уж там было шумно. Вся эта публика за столиками болтает о своем, они только мешают представлению, никакой культуры. Так что твою фамилию я прочел в газете на следующий день. "Густафссон, - сказал я.
– Верно, Пер Густафссон. Точно, точно. Это мой приятель. Надо его разыскать".

– Вот ты и разыскал.

– Не думай, что это было так легко, но я не из тех, кто сразу сдается. Особенно если у меня родилась гениальная идея. А я-таки кое-что придумал.

Он сделал многозначительную паузу, перевел взгляд с Густафссона на Ингрид и обратно и объявил:

– Я сделаю из тебя знаменитость!

– Что?!

– Знаменитость. Человека, о котором будут говорить все. И долго еще не перестанут говорить. Ты же выступал по телеку. Тебе ясно, что это означает? Это означает, что теперь все захотят тебя видеть!

– Милый господин Фредрикссон, их желания еще не достаточно, - вмешалась Ингрид.

– Нужно еще, чтобы и я захотел выступить, - пояснил Густафссон.

– Нет, вы только их послушайте!
– В голосе Пружины зазвучали нетерпеливые нотки.
– Вспомни Юккмокке-Юкке. Был в Норрланде самым что ни на есть простым рабочим. Пел себе свои песенки, и ни одна собака о нем не знала... Пока его не вытащили на радио и телевидение. С этого все и началось. Поклонники, автографы, пластинки, поездки от Смигехюк до Кируны. Нет такого парка, где бы он ни выступал. Или взять Снуддаса. Даже сегодня о нем помнят в любом медвежьем углу, вас, хозяюшка, небось еще и на свете не было, когда он дебютировал со своими песенками в старой "Карусели". С этого все и пошло, он, как лесной пожар, побежал по стране. Только и разговоров было, что о Снуддасе. Детишки, которые еще не умели читать и писать, и те распевали его шлягеры. А ведь в те времена телевизора еще не было. А ты сразу начал с многотерпеливого экрана телевизора, как про тебя написали в газете. Успех тебе обеспечен, то-есть почти обеспечен. Ты без пяти минут знаменитость. Тебя нужно лишь чуточку подтолкнуть. Ясно? Столкнуть с места. Наполнить ветром паруса, если можно так выразиться. А это уж я тебе обеспечу.

– Что именно?
– Густафссон смотрел на приятеля, открыв рот.

– Успех. Разве не ясно? Я вижу, хозяюшка уже смекнула что к чему.

Ингрид промолчала. Она мысленно подыскивала подходящие слова, ей хотелось попросить его уйти - проваливал бы куда подальше. Но она лишь засмеялась, хотя смех ее был скорее похож на рыдания.

А Пружина продолжал, ничего не замечая:

– Тебя ждут деньги. Куча денег. Ведь тебя знают все. Ты знаменитость, потому что зеленый!

– Ну что ты заладил: зеленый да зеленый, - раздраженно сказал Густафссон.

– Ну и что! В этом-то все и дело. Если за тебя взяться с умом, ты будешь нарасхват. В парках, на стадионах, на больших концертах. Это я беру на себя. Без менеджера ты пропадешь. Но тут тебе повезло, я тебя не брошу. У каждого человека в жизни бывает, как говорится, свой звездный час. Сейчас он выпал на твою долю. Деньги сами идут к тебе в руки. Ты только не зевай.

Ингрид потеряла дар речи. Чтобы не упасть, она оперлась о косяк двери. Ей казалось, что все это происходит во сне, настолько происходящее было нереальным - подумать только, является какой-то нечистоплотный делец и предлагает сделку, от которой за сотню метров разит жульничеством. Она с облегчением вздохнула, поняв, что ее муж остался глух к этим уговорам.

– Ты что, шутить сюда явился?
– спросил он.

Пружина обиженно выпрямился.

– Шутить? Чтобы я позволил себе шутить над старым приятелем? Да никогда в жизни! Разве что самую малость. Но сейчас об этом не может быть и речи. Нет, брат, я говорю серьезно. Ты можешь стать настоящей звездой. Необходима только реклама и немного шума. Анонсы, интервью, фотографии - этим займусь я. Доверься Пружине. Он на этом деле собаку съел.

– Если ты шутишь, тебе не поздоровится.

– Да я серьезен как никогда. Хозяюшка, я взываю к вашем разуму. Взгляните на меня. Неужели я похож на легкомысленного человека? Или мое предложение - на темные махинации? Я сделал ему предложение, какое человек получает раз в жизни, а он, - Пружина показал на Густафссона, - считает, что я пришел сюда шутки шутить.