515. А. М. Горькому[1026]

4 февраля 1936 г. Москва

Дорогой Алексей Максимович!

Я давно должен был ответить на Ваше письмо от 1 января[1027]. Очевидно, я становлюсь не совсем вменяемым: я или взвинчиваюсь на здоровую горячую работу, или не могу взять перо в руки, чтобы написать хотя бы короткое письмо. А в самом буквальном смысле каждый день вспоминаю, что должен Вам ответить. Вот и судите.

Новую «Вассу Железнову» получил, прочел с большим интересом, занялся планом, нельзя ли поставить и у нас. Но, во-первых, для МХАТ Второго это было бы серьезным ударом. И, во-вторых, для Вассы есть одна блестящая исполнительница — Шевченко, а она занята. Может быть, за пьесу у нас все-таки возьмется какая-нибудь инициативная группа для параллельных спектаклей, как это было с «Воспитанницей» и «В людях». Тогда обратимся к Вам снова[1028].

Мне пьеса решительно понравилась. Должен признаться Вам, что с работой над «Врагами» я по-новому увидал Вас как драматурга. Вы берете кусок эпохи в крепчайшей политической установке и раскрываете это не цепью внешних событий, а через характерную группу художественных портретов, расставленных, как в умной шахматной композиции. Сказал бы даже, мудрой композиции. Мудрость заключается в том, что самая острая политическая тенденция в изображаемых столкновениях характеров становится не только художественно {450} убедительной, но и жизненно объективной, непреоборимой. Вместе с тем Ваша пьеса дает материал и ставит требования особого стиля, если можно так выразиться, — стиля высокого реализма. Реализма яркой простоты, большой правды, крупных характерных черт, великолепного, строгого языка и идеи, насыщенной пафосом. Такой материал сейчас наиболее отвечает моим сценическим задачам, — разрешите сказать, — моему театральному искусству, формулой которого является синтез трех восприятий: жизненного (не «житейского»), театрального и социального. Мужественность и простота. Правда, а не правденка. Яркий темперамент. Крепкое, ясное слово.

Кажется, я повторяюсь. Что-то в этом роде я уже писал Вам в отчете о «Врагах». Но возможно, что то письмо до Вас и не дошло; по крайней мере никакого ответа я не получил.

И вот «Враги» я считаю лучшим современным драматическим спектаклем и одним из лучших в истории Художественного театра.

Правда, «Враги», — в том понимании Вашей драматургии, которую, как я говорю, я увидел по-новому, — лучше других Ваших пьес — той же «Вассы», «Последних», «Детей солнца», — но и эти все, если к ним подходить вот так, как я подошел к «Врагам», гораздо сценичнее, чем Вы позволяете себе о них отзываться («случаи из жизни неудачного драматурга»). Говорю это с убеждением и большой проверкой. При свидании поговорил бы подробнее и, главное, яснее. Чувствую, что Вам приходится очень напрягать внимание, чтоб понимать то, что я пишу.

Теперь буду ждать Вашей новой пьесы с — как бы это сказать, — с напряженной мыслью о ней.

Вы еще не смогли бы набросать, какая обстановка и какие образы? На каких актеров может быть расчет?[1029]

В тайниках души я думаю — признаюсь Вам, — что это и будет наш спектакль к 20-летию[1030]. Разве надо давать непременно пьесу из гражданской войны! Разве не лучше дать вообще спектакль высших литературных и сценических достижений за эти 20 лет!

Крепко жму руку.

Ваш Вл. Немирович-Данченко

{451} Это письмо я написал карандашом начерно, а переписал мой сын. Иначе так и не собрался бы, т. е. собственноручно. Просто беда! Екатерина Николаевна очень Вам кланяется.

Как Ваше здоровье? Видел Ваш портрет с какой-то группой в Крыму.

Любящий, преданный Вл. Н.-Д.

516. Из письма О. С. Бокшанской[1031]

20 марта 1936 г. Москва

20/III.36

… Сказать Судакову, чтоб рассчитывал на меня 26 (27, 28 и 29). А 22 — не смогу, это ясно[1032].

А сведений по репертуару (будущему) я опять не имею. Мои соображения по тому списку, который получил раньше: Приветствую «Горе от ума», «Ревизор», «Плоды просвещения», — при чем оставить выпуски, как были раньше, то есть «Ревизор» и «Плоды» — Константин Сергеевич, а «Горе от ума» — я.

Приветствую «Виндзорские проказницы» как фарс Шекспира. Поручить, по-моему, Станицыну, если он не Фальстаф: если же только дублер Тарханову, то может быть и режиссером. Для Филиала.

Совсем не принимаю «Нору». Ни к чему.

Не доверяю по-прежнему «Марии Стюарт».

Нахожу очень легкомысленным рассчитывать получить по две современных пьесы в год. До сих пор мы по одной в два года едва имели — откуда же вдруг такая вера? Или в план репертуара входит снижение требований? …

517. Е. Е. Лигской[1033]

11 июля 1936 г. Карлсбад

Карлсбад 11/VII

Дорогая Евгения Евгеньевна! В третий раз принимаюсь за письмо к Вам, — всё мешали…

Последнее письмо я начинал с того, что, по-моему, успех «Тихого Дона»[1034] в Одессе Вам только показался меньшим, чем в Харькове. Чем в Харькове на премьере. Он потом разросся, {452} так будет и в Одессе. И вот я оказался прав: сегодня от Вас телеграмма о втором представлении.

Пермякову пусть прибавят 50.

О «Периколе» я Вам писал.

А вот о Хренникове и «Одиночестве»[1035] — передайте Борису Аркадьевичу[1036] пока — потом я ему буду писать.

Читал я роман с хорошим художественным волнением. Но как им воспользуются для оперного либретто, не могу уловить. Хотел бы много сказать. Однако, не зная, в каком настроении Хренников с Файко, боюсь сбить их[1037]. Самый опасный момент — финал. В романе он хорош, а театр требует в финале сильного вздоха облегчения, — здесь его нет и нет. Если Хренников с Файко увлечены, то не надо их смущать, будем думать особо о финале. Если же они — как это было одно время — боятся мрака и готовы загореться другим сюжетом, тогда я поддержал бы их в этом направлении. И все-таки путем переписки очень опасно влиять. Надо осторожно спросить (больше Файко, чем Хренникова на этот раз), как их настроение, каково их отношение к роману…