– Что значит – к чему? – удивился Гургенидзе.

– Ну Луна – это стартовая площадка и обсерватория. Венера – это актиниды. Марс – фиолетовая капуста, генерация атмосферы, колонизация. Прелестно. А звезды?

– То есть, – сказал Малышев, – тебе не понятно, зачем Ляхов уходит в Межзвездную?

– Урод, – сказал Гургенидзе. – Жертва мутаций.

– Вот послушайте, – сказал Панин. – Я давно уже думаю об этом. Вот мы – звездолетчики, и мы уходим к UV Кита. Два парсека с половиной.

– Два и четыре десятых, – сказал Кондратьев, глядя в стакан.

– Летим, – продолжал Панин. – Долго летим. Пусть там даже есть планеты. Высаживаемся, исследуем, трали-вали семь пружин, как говорит мой дед.

– Мой дед-эстет, – вставил Гургенидзе.

– Потом мы долго летим назад. Мы старые и закоченевшие, и все перессорились. Во всяком случае, Сережка ни с кем не разговаривает. И нам уже под шестьдесят. А на Земле тем временем, спасибо Эйнштейну, прошло сто пятьдесят лет. Нас встречают какие-то очень моложавые граждане. Сначала все очень хорошо: музыка, цветочки и шашлыки. Но потом я хочу поехать в мою Вологду. И тут оказывается, что там не живут. Там, видите ли, музей.

– Город-музей имени Бориса Панина, – сказал Малышев. – Сплошь мемориальные доски.

– Да, – продолжал Панин. – Сплошь. В общем, жить в Вологде нельзя, зато – вам нравится это «зато»? – там сооружен памятник. Памятник мне. Я смотрю на самого себя и осведомляюсь, почему у меня рога. Ответа я не понимаю. Ясно только, что это не рога. Мне объясняют, что полтораста лет назад я носил такой шлем. «Нет, – говорю я, – не было у меня такого шлема». – «Ах как интересно! – говорит смотритель города-музея и начинает записывать. – Это, – говорит он, – надо немедленно сообщить в Центральное бюро Вечной Памяти». При словах «Вечная Память» у меня возникают нехорошие ассоциации. Но объяснить этого смотрителю я не в состоянии.

– Понесло, – сказал Малышев. – Ближе к делу.

– В общем, я начинаю понимать, что попал опять-таки в чужой мир. Мы докладываем результаты нашего перелета, но их встречают как-то странно. Эти результаты, видите ли, представляют узкоисторический интерес. Все это уже известно лет пятьдесят, потому что на UV Кита – мы, кажется, туда летали? – люди побывали после нас уже двадцать раз. И вообще, построили там три искусственные планеты размером с Землю. Они делают такие перелеты за два месяца, потому что, видите ли, обнаружили некое свойство пространства – времени, которого мы не понимаем и которое они называют, скажем, тирьямпампацией. В заключение нам показывают фильм «Новости дня», посвященный водружению нашего корабля в Археологический музей. Мы смотрим, слушаем…

– Как тебя несет, – сказал Малышев.

– Я человек простодушный, – угрожающе сказал Панин. – У меня фантазия разыгралась…

– Ты нехорошо говоришь, – сказал Кондратьев тихо.

Панин сразу посерьезнел.

– Так, – сказал он тоже тихо. – Тогда скажи, в чем я не прав. Тогда скажи все-таки, зачем нам звезды.

– Постойте, – сказал Малышев. – Здесь два вопроса. Первый – какая польза от звезд?

– Да, какая? – спросил Панин.

– Второй вопрос: если польза даже есть, можно ли принести ее своему поколению? Так, Борька?

– Так, – сказал Панин. Он больше не улыбался и смотрел в упор на Кондратьева. Кондратьев молчал.

– Отвечаю на первый вопрос, – сказал Малышев. – Ты хочешь знать, что делается в системе UV Кита?

– Ну, хочу, – сказал Панин. – Мало ли что я хочу.

– А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь, и если буду стараться узнать, то перед кончиной своей – надеюсь, безвременной, – возблагодарю бога, которого нет, что он создал звезды и тем самым наполнил мою жизнь.

– Ах! – сказал Гургенидзе. – Как красиво!

– Понимаешь, Борис, – сказал Малышев. – Человек!

– Ну и что? – спросил Панин, багровея.

– Все, – сказал Малышев. – Сначала он говорит: «Хочу есть». Тогда он еще не человек. А потом он говорит: «Хочу знать». Вот тогда он уже Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?

– Этот ваш Человек, – сердито сказал Панин, – еще не знает толком, что у него под ногами, а уже хватается за звезды.

– На то он и Человек, – ответил Малышев. – Он таков. Смотри, Борис, не лезь против законов природы. Это от нас не зависит. Есть закон: стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли детские души…

– Хорошо, – сказал Панин. – Пойду в учителя. Детские души я буду познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?

– Это второй вопрос, – начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и заорал, сверкая белками:

– Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу ждать! Я полечу к звездам!

– Вах, – сказал Панин. – Потухни, Лева.

– Да ты не бойся, Боря, – сказал Кондратьев, не поднимая глаз. – Тебя не пошлют в звездную.

– Почему это? – осведомился Панин.