– О! – сказал Панин. – Тебе предстоят интересные полчаса, староста. Железный Кан очень живой собеседник.

– Железный Кан большой эстет, – сказал Сережа Кондратьев. – Он не потерпит старосту, у которого курсанты двух строк связать не могут.

– Я человек простой, простодушный, – начал Панин, но в это время дверь приоткрылась и высунулась голова дежурного.

– Кондратьев, Панин, приготовиться, – сказал дежурный.

Панин осекся и одернул куртку.

– Пошли, – сказал он.

Кондратьев кивнул Грише и пошел следом за Паниным в тренировочный зал. Зал был огромен, и посередине сверкало четырехметровое коромысло на толстой кубовой станине – Большая Центрифуга. Коромысло вращалось. Кабины на его концах, оттянутые центробежной силой, лежали почти горизонтально. Окошек в кабинах не было, и наблюдение за курсантами велось изнутри станины при помощи системы зеркал. Несколько курсантов отдыхали у стены на шведской скамейке. Задрав головы, они следили за проносящимися кабинами.

– Четырехкратная, – сказал Панин, глядя на кабины.

– Пятикратная, – сказал Кондратьев. – Кто там сейчас?

– Нгуэн и Гургенидзе, – сказал дежурный.

Он принес два костюма для перегрузок, помог Кондратьеву и Панину одеться и зашнуровал их. В костюме для перегрузок человек похож на кокон шелкопряда.

– Ждите, – сказал дежурный и пошел к станине.

Раз в неделю каждый курсант крутился на центробежной установке, приучаясь к перегрузкам. Раз в неделю по часу все пять лет. Надо было сидеть и терпеть, и слушать, как трещат кости, и чувствовать, как широкие ремни впиваются сквозь толстую ткань костюма в обрюзгшее тело, как обвисает лицо и как трудно мигать – тяжелеют веки. И при этом нужно было решать какие-то малоинтересные задачки или составлять стандартные подпрограммы для вычислителя, и это было совсем нелегко, хотя и задачки, и подпрограммы были известны с первого курса. Некоторые курсанты выдерживали семикратные перегрузки, а другие не выдерживали даже тройных – они не могли справиться с черным выпадением зрения, и их переводили на факультет Дистанционного Управления.

Коромысло стало вращаться медленнее, кабинки повисли вертикально. Из одной вылез худощавый смуглый Нгуэн Фу Дат и остановился, держась за раскрытую дверцу. Его покачивало. Из другой кабинки мешком вывалился Гургенидзе. Курсанты на шведской скамеечке вскочили на ноги, но дежурный уже помог ему подняться, и он сел, упираясь руками в пол.

– Больше жизни, Лева! – громко сказал один из курсантов.

Все засмеялись. Только Панин не засмеялся.

– Ничего, ребята, – сипло сказал Гургенидзе и встал. – Ерунда! – Он страшно зашевелил лицом, разминая затекшие мускулы щек. – Ерунда! – повторил он.

– Ох и понесут же тебя сегодня, спортсмен! – сказал Панин негромко, но очень энергично.

Кондратьев сделал вид, что не слышит. «Если меня сегодня понесут, – подумал он, – все пропало. Не могут меня сегодня понести. Не должны».

– Полноват Лева, – сказал он.

Полные плохо переносили перегрузки.

– Похудеет, – бодро сказал Панин. – Захочет, так похудеет.

Панин потерял шесть кило, прежде чем научился выдерживать пятикратные перегрузки, положенные по норме. Это было необыкновенно мучительно, но он очень не хотел к дистанционникам. Он хотел быть штурманом.

В станине открылся люк, оттуда вылез инструктор в белом халате и отобрал у Нгуэна и Гургенидзе листки с записями.

– Кондратьев и Панин готовы? – спросил он.

– Готовы, – сказал дежурный.

Инструктор бегло проглядел листки.

– Так, – сказал он. – Нгуэн и Гургенидзе свободны. У вас зачет.

– Ух здорово! – сказал Гургенидзе. Он сразу стал лучше выглядеть. – У меня, значит, тоже зачет?

– У вас тоже, – сказал инструктор.

Гургенидзе вдруг звучно икнул. Все опять рассмеялись, даже Панин, и Гургенидзе очень смутился. И Нгуэн Фу Дат смеялся, распуская шнуровку костюма на поясе. Видимо, он чувствовал себя прекрасно.

Инструктор сказал:

– Панин и Кондратьев, по кабинам.

– Виталий Ефремович, – сказал Кондратьев.

– Ах да… – сказал инструктор, и лицо его приняло озабоченное выражение. – Мне очень жаль, Сергей, но врач запретил вам перегрузки выше нормы. Временно.

– Как так? – испуганно спросил Кондратьев.

– Запретил категорически.

– Но ведь я уже освоился с семикратными, – сказал Кондратьев.

– Мне очень жаль, Сергей, – повторил инструктор.

– Это какая-то ошибка, – сказал Кондратьев. – Этого не может быть.

Инструктор пожал плечами.

– Нельзя же так, – сказал Кондратьев с отчаянием. – Я же выйду из формы. – Он оглянулся на Панина. (Панин глядел в пол.) Кондратьев снова поглядел на инструктора. – У меня же все пропадет.

– Это только временно, – сказал инструктор.

– Сколько это – временно?

– До особого распоряжения. Месяца на два, не больше. Это бывает иногда. А пока будете тренироваться на пятикратных. Потом наверстаете.

– Да ничего, Сережа, – басом сказал Панин. – Отдохни немного от своих многократных.