–  Теперь, Гавриил Осипович, об этом, - заметил главный конструктор, - кроме нас с вами вряд ли кто-нибудь помнит. Фасонное литье стало обычным делом.

–  Вы правы, - вмешался Чумаков.
– Мы теперь отливаем для ЗИС-3 вон какие «люльки». Они словно кружево,

213

сотканное из стали! И прочность отменная. А ее верхний станок словно стальной цветок! А лобовая коробка? Что ни деталь - хочется в руки взять и подержать!

–  В сравнении с теми «слонами», которые когда-то нам поставлял «уважаемый» Конопасов, - вздохнул Грабин.
– ваше литье, Павел Тимофеевич, по весу - детские игрушки… Да-а. Были времена. Трудностей хватало. Куда ни сунься - всюду сидит скептик! Но эта беда не была бы бедой, если бы их не оберегали перестраховщики. Они часто говорили мне: «К чему все ваши новшества? Лучше занимайтесь своим прямым делом - проектируйте пушки! Верхние станки и «люльки» все нормальные люди делают клепаными. А вы? Хотите быть умнее всех? Зря государственные деньги на ветер пускаете!» Вот так! Ни больше, ни меньше. Грабин - негодный выдумщик и злой расточитель! И сегодня скептики не перевелись. Как они отнеслись к нашей идее модернизации пушек и рациональной технологии? Даже в наркомате это казалось фантастикой и необузданным абсурдом. Но я хорошо знал и верил в наши инженерные кадры и рабочий класс! Эта уверенность еще более окрепла за шесть лет.

Распрощавшись с Коптевым и Чумаковым, мы прошли в кузнечно-прессовый цех. Генерал подходил к рабочим и, протягивая руку, спрашивал о житье-бытье. Он удивлял окружающих своим вниманием и исключительной памятью. Если он когда-то слышал от собеседника о недуге или болезни членов семьи, обязательно сочувственно спрашивал об этом. Если мог чем-нибудь помочь - помогал.

Подошли к штамповщикам - девушке в белой косынке и белокурому парню. Генерал взял в руки и стал рассматривать отштампованную заготовку для унифицированного затвора. Он поглаживал ее поверхность, как гладят котенка.

–  Сколько даете за смену?
– спросил штамповщика.

–  Штук по сто. А вот этих заглушек - с полсотни. Это наш план. А когда достаточно металла и хорошо греет печь,

214

мы с Машей план срабатываем на 110 процентов, а то и более.

–  Спасибо вам за хорошие заготовки. Ни одного заусенца, ни одного наклепа!…

–  Не за что. За это нам прогрессивку платят. Да и война. И Гитлера надо «угостить». А что касается заготовок, то за них надо благодарить Букарева. Его матрицы можно посылать на выставку!

Букорев, старый рабочий пуансонщик, не согласился:

–  При чем тут выставка? Плохо работать - грех перед бойцами. Мы же грабинцы!

Василий Гаврилович смутился. Брови сурово сдвинулись. Он торопливо распрощался и поспешил из цеха. По давней рабкоровской дружбе Букорев задержал меня за рукав:

–  Андреич, я что-то ляпнул не то? Вроде обидел нашего генерала.

–  Не знаю. Официально наш завод носит имя Сталина. Может, поэтому?

–  Ну, это официально. А работяги по-своему авторитет ценят. Прости старика, коли не то сказал…

3 марта. Вторник

Василию Гавриловичу позвонили о готовности протяжки моноблока ЗИС-3. В первом механическом цехе мы застали начальника КБ К.В. Бородкина, его заместителя Г.В. Ордынского, заместителя главного конструктора ОГК Д.И. Шеффера, начальника станкостроительного производства и приспособлений А.Н. Гурикова.

Повышенное внимание руководства было вызвано тем, что протяжный станок изготовили на нашем заводе по чертежам ОГК. Но готовый станок закапризничал. Его наладку поручили Ивану Антоновичу Савельеву - инструментальщику с подмосковного артиллерийского завода им. М.И. Калинина из города Калининграда. Друзей Савелье-

215

ва по работе эвакуировали на Урал, а его к нам на Волгу. Ему немногим больше тридцати лет, работал всегда охотно, увлеченно и мастерством выделялся из местных рабочих. К нему, имевшему дело с протяжками на подмосковном заводе, вчера и обратились за помощью. Протяжка во время работы обрывалась. Савельев взял сложный инструмент в свой цех. Он провозился с ним целые сутки. Проверив высоту зубьев, довел их до той точности, которой требует чертеж конструктора. Исправил угол заточки. Выверил размеры канавок. Мы подошли как раз в тот момент, когда Иван Антонович насаживал протяжку на штангу.

–  Ну как, москвич? Теперь протяжка будет работать?
– грубовато спросил Савельева мастер ствольного отделения П.Е. Сибилев.

Тот холодно взглянул на сухощавого Петра Евстафьевича и уверенно ответил:

–  Будет! А если закапризничает, найдем управу. Заставим… На нашем заводе не таких модниц обхаживали!

–  А вы, оказывается, шутник, Иван Антонович, - заметил начальник инструментального цеха М.В. Большаков.
– Раньше я думал, у вас языка нет.

–  Михаил Васильевич, это к делу не имеет никакого отношения. Станок можно пускать…

Сейчас решится вопрос: жить и работать станку или валяться на шихтовом дворе под дождем. Штанга потянула инструмент внутрь трубы. Он снимает предельно тонкий слой чистовой стружки. Вот он уходит все дальше и дальше. Мне казалось, протяжка слишком медленно ползла внутри моноблока. Винтовое устройство станка, вмонтированного намертво в бетон, тянет ее с силой в 100 тонн и не шелохнется. Кстати, уже делается приставка для одновременной протяжки двух моноблоков.

Через некоторое время протяжка появилась в дульной части моноблока трубы. Она мокрая, в эмульсии. Инструмент в крупных беловатых каплях. Казалось, он вспотел от