Шрифт:
«Вот и спала бы так», — подумал Митя, тихонько пробираясь в дом. Но ошибся. Любовь Андреевна сидела за обеденным столом, читала что — то и даже не переодевалась ко сну.
«Сейчас скажет: явился не запылился, или еще что — нибудь в этом роде», — подумал Митя и ошибся вторично. Бабушка молча закрыла книгу, встала и стала накрывать на стол.
В полном молчании Митя поужинал. Бабушка никуда не ушла, стояла рядом. Когда она налила ему чаю Митя не выдержал.
— Ба, ну сядь, — взмолился он.
Любовь Андреевна села, но никаких слов от нее Митя в этот вечер так и не дождался.
«Ну и ладно, — убеждал он себя, отправляясь спать и слушая, как позвякивает ложка в кружке, которую складывает в мойку Любовь Андреевна. — Так даже лучше. А то пилила бы, пилила». Вот только на сердце у Мити стало нехорошо, совестно. «Сумела — таки», — разозлился он и завалился на кровать.
Глава III
ОПАЛА
Голоса появились как — то исподволь, извне. Чужие голоса, посторонние. Сразу много и нервные. Они бубнили, срываясь на высокую ноту, талдычили, спорили, внося дисгармонию в целостное мироощущение. Он сопротивлялся незваному, но тщетно. Наступил момент, когда терпеть вторжение стало невыносимо, весь мир разбился и разлетелся вдребезги, как упавшее на пол зеркало, — Митя проснулся.
— Да, да, — четко и решительно отчеканил бабушкин голос. — Сейчас я его приведу.
Быстрые, лишь немного шаркающие шаги, и:
— Митя! Митя, вставай. Ты здесь нужен.
«Кому еще?» — Митя недовольно оторвал щеку от мягкого и теплого бока подушки. С улицы в щитовой дачный домик уже наплывала жара. Митя провел ладонью по шее, вытер липкий отвратительный пот.
— Вставай, — на пороге комнатки появилась Любовь Андреевна. — Уже половина десятого. Там тебя ждут.
— Кто еще?
— Вставай, одевайся, увидишь.
По тому, как это было сказано, по лицу, по решительной складке между бровей, по выпрямленной осанке Любови Андреевны Митя понял, что промедление неуместно.
Он молча поднялся с кровати и, пыхтя под тяжестью недосыпа, стал одеваться, путаясь в рукавах и штанинах, не сразу отыскивая попрятавшиеся под мебель кроссовки. Один — под этажеркой, другой — за ножкой кровати.
Любовь Андреевна не стала его дожидаться, вышла, и, зашнуровывая обувку, он снова услышал голоса. Все равно ничего не понять. Теперь на улице разговаривали тихо и вроде немного спокойнее.
Все еще недоумевая кому и зачем он понадобился, лишь немного тревожась, Митя появился на маленьком крылечке.
«Ни фига себе! Целая делегация!
Тася, Вася, их папаша, сторож дядя толя и Петрович.
— Ну вот он, вышел, — сказала Любовь Андреевна и добавила: — Раз уж вы в дом не идете.
— Ну куда мы все, — виновато пробормотал Петрович.
— А что такое? — подал голос Митя.
Почему — то никто ему сразу не ответил. Но в наступившей тишине он и сам понял, что дело, которое привело „делегации“, слишком серьезно. Даже Петрович спрятал свою золотозубую улыбку.
Наконец, после мучительных мгновений молчания заговорил Таси — Васечкин папа.
— Понимаешь, ты только не подумай… Но кое — что мы просто объяснить не можем… и понять, — добавил он после еще одной короткой паузы. — Да, странно. Поэтому…
— Да что такое — то? — взмолился Митя. — Чего вы не можете понять?
Опять пауза.
— Мотобайк украли, буркнула Таська.
— Как украли?! — Новость действительно ошеломила Митю.
— Увели ночью со двора, — уже более уверенно заговорил соседский папаша. — Не заводя мотора.
— У них ключа не было. Вот он, — Таська всем показала маленький ключик с ярким брелком.
— А я — то при чем? — выдавил Митя, у которого неприятно похолодело внутри.
И снова ему никто сразу не ответил.
— Все, — решительно заявила Любовь Андреевна. — Все, идемте в дом. Уж как — нибудь разместимся. И без разговоров.
Так Митя узнал о похищении драндула, а все известные подробности он слушал в столовой.
— И не входил никто, и не выходил, — бубнил дядя Толя. — И ворота я открывал только раз Гусакову, когда он на своем „Опеле“ приехал. В два часа ночи. И потом — все. И до утра. И никого не видел. И не спал.