Было еще рано; он всю дорогу шел пешком, чтобы дать выход своему бурно-веселому настроению, и особенно остро наслаждался всем: и серовато-розовым, покрытым мелкими облаками небом над собою, и скудной янтарно-желтой и красноватой зеленью Кенсингтонского парка, и резким запахом осыпавшихся диких каштанов, желудей и блеклых листьев, и голубовато-серым туманом, подползавшим издали, между стволами деревьев, и потом - веселой сутолокой и блеском на Высокой улице.

Наконец ему была дана радость застать Сильвию совсем одну, увидеть ее искренний восторг по поводу того, о чем он пришел ей рассказать, почувствовать ее руки на своих плечах и держать ее в своих объятиях, в то время как их губы встретились в первый раз. Если бы в ту субботу нашелся человек счастливее Вентимора, он хорошо бы сделал, если бы скрыл свое счастье ввиду опасности вызвать зависть бессмертных богов.

Когда вернулась г-жа Фютвой, - что случилось, пожалуй, слишком скоро, - и нашла свою дочь и Горация сидящими вместе на диване, она не стала притворяться довольной.

–  Это называется некрасиво воспользоваться моей вчерашней слабостью, г. Вентимор, - начала она.
– Я думала, что на вас можно положиться.

–  Я бы не пришел так скоро, - сказал он, - если бы мое положение было такое же, как вчера. Но оно переменилось, поэтому я смею надеяться, что даже профессор не станет теперь противиться нашей формальной помолвке.

И он рассказал ей о внезапной перемене своей судьбы.

–  Хорошо, - сказала г-жа Фютвой.
– Вам надо поговорить об этом с мужем.

Скоро пришел профессор, и Гораций тотчас попросил его поговорить с ним несколько минут в кабинете, на что тот охотно согласился.

Кабинет, куда привел его профессор, был пристроен к дому и завален восточными редкостями всех веков и всякого рода. Мебель была сделана каирскими столярами, а на карнизах книжных полок красовались тексты из Корана, между тем как на каждой спинке блестела золотом арабская надпись «привет». Лампой служил просверленный фонарь из мечети с длинными стеклянными подвесками; оболочка мумии улыбалась из угла с принужденным добродушием.

–  Ну, - начал профессор, как только они сели, - значит, я не ошибся, и в медном кувшине все-таки оказалось нечто. Позвольте взглянуть, что это такое?

На минуту Гораций почти совсем забыл о кувшине.

–  О!
– сказал он, - я его открыл, но в нем ничего не оказалось.

–  Ну да, как я и предполагал, сударь, - сказал профессор.
– Я вам говорил, что в таких сосудах ничего не бывает, вы просто выбросили деньги, купив его.

–  Да, это так, но я хотел поговорить с вами о более важном.
– И Гораций коротко объяснил, в чем дело.

–  О Господи, - сказал профессор, с раздражением ероша голову, - о, Господи! Мне это и в голову не приходило, совсем не приходило! Я был под тем впечатлением, что в Сен-Люке вам угодно было провожать мою жену и дочь единственно из добросердечия… из желания избавить меня от того, что было бы для человека с моими привычками… в такую страшную жару… трудной и неприятной обязанностью.

–  Допускаю, что это делалось не вполне бескорыстно, - сказал Гораций.
– Я полюбил вашу дочь, сударь, с первого же дня, как ее увидел, но как бедный человек, безо всяких перспектив, я чувствовал себя не вправе говорить об этом ей или вам.

–  Чувство очень почтенное, но мне остается узнать, почему вы преодолели его.

Тут Гораций в третий раз рассказал историю внезапной перемены в своей судьбе.

–  Я знаю этого Самуэля Вакербаса по слухам, - сказал профессор.
– Это - один из главных пайщиков фирмы Экере и Ковердэль, крупных земельных спекулянтов… Очень влиятельный человек, только бы вам удалось угодить ему.

–  О, не имею ни малейших сомнений на этот счет, - сказал Гораций.
– Я намерен построить ему дом, который превзойдет его самые пылкие ожидания, и вы увидите, что через год у меня наберется несколько тысяч. Нечего и толковать, что, вступая в брак, я положу на имя невесты сколько вы найдете нужным…

–  Когда вы будете обладать этими тысячами, - сухо заметил профессор, - то мы еще успеем поговорить о женитьбе, о помещении денег. А пока, если вы с Сильвией хотите считать себя помолвленными, я ничего не имею против… только настоятельно прошу вас обещать мне, что вы не станете уговаривать ее выйти за вас без согласия родителей.

Вентимор обещал это довольно охотно, и они вернулись в гостиную. Г-жа Фютвой не могла не пригласить Горация остаться обедать на правах жениха; нечего и говорить, что он с восторгом согласился.

–  Есть одна вещь, мой дорогой… а… а… Гораций, - торжественно сказал профессор после обеда, когда опрятная горничная оставила их за десертом, - одна вещь, против которой я считаю долгом предостеречь вас. Если хотите оправдать то доверие, которое мы вам оказали, согласившись на вашу помолвку с Сильвией, вы должны обуздать вашу склонность к излишней расточительности.

–  Папа!
– воскликнула Сильвия.
– Откуда ты взял, будто Гораций расточителен?

–  Да, в самом деле?
– сказал Гораций.
– Я ведь не нахожу себя таким.