Внезапно атакованный неприятель поначалу растерялся и не проявил достаточного упорства в обороне. Маршевые батальоны Ожеро, состоявшие из молодых конскриптов, были мало обученными и слабо сплочёнными, к тому же не имели артиллерии, а его конница оказалась разделённой на две части, и тем самым ослабленной перед лицом русской кавалерии. Если Ожеро проявил недостаточную твёрдость духа и поддался запугиванию со стороны партизан, то поведение дивизионного начальника было воистину непостижимым. Зная о близости русской армии, он растянул свои войска на слишком большое расстояние. Атакованный с двух сторон, не сумел правильно определить численность неприятеля и выбрать главное направление своих усилий, а потому и остался стоять в бездействии, положившись на судьбу. К тому же, он не был уверен в своих солдатах, зная их слабую боеспособность. И всё же, располагая 5000 солдат и 6 орудиями, он был обязан оказать помощь своему авангарду, а не тешить себя сомнительной надеждой, что Ожеро сможет продержаться до ночи против одной кавалерии и артиллерии. Бездеятельность и нерешительность Барагэ не имеют оправданий. В то же время нет достаточных оснований винить его во всех грехах, как это сделал разгневанный император. Конечно, сдача бригады Ожеро и поспешная ретирада остатков дивизии, наверняка потерявшей немало людей отставшими, лишили французскую армию некоторого количества пополнений и нанесли ей непоправимый моральный ущерб. Однако потеря нескольких магазинов, обнажение коммуникационной линии с южной стороны и, как следствие, оставление Смоленска было вызвано не одной только неудачей Барагэ, а целым рядом причин. Поражение у Ляхова было для французов неудачей тактического масштаба, но к тому времени они уже почти проиграли кампанию в масштабе стратегическом.

Фрагмент письма французских военнопленных Калужскому губернатору

Долго ещё Наполеон помнил о позорной капитуляции у Ляхово и продолжал сердиться на Барагэ д’Илльера. Возвратясь в Париж, он поинтересовался 3 января 1813 г., получил ли военный министр указ от 13 ноября прошлого года об отдании под суд этого генерала. До суда, однако, дело не дошло, так как 6 января Барагэ умер в Берлине. Он знал, что его осуждали, и, как писал Гурго, для такого щепетильного в вопросах чести генерала и доброго француза, как Барагэ д’Илльер, перспектива быть преданным суду могла иметь гибельное влияние на его уже очень расстроенное здоровье. Свидетельство о его смерти гласило: «воспалительная и нервная лихорадка». 7 января маршал Ожеро написал Бертье о смерти генерала и о том, что его похоронили в католической церкви Берлина, причём, была организована почётная похоронная процессия, соответствовавшая его званию. 16 января Бертье официально известил императора о смерти генерал-полковника драгун и рекомендовал на эту должность Латур-Мобура. Наполеон по-прежнему был зол на Барагэ. Он не согласился с формулировкой причины его смерти, предложенной военным министром: «умер вследствие тягот последней кампании», и только «в виде исключения» (таково было выражение указа) признал 2 августа 1813 г. пожизненную пенсию в 3000 франков для вдовы генерала Барагэ д’Илльера. {78}

Не забыл император и о другом виновнике поражения. 3 февраля 1813 г. он написал военному министру: «Я получил рапорт генерала Ожеро. Этот генерал поступил очень дурно. Следует отстранить его от должности, а решение по этому делу отложить до того времени, когда можно будет его выслушать». От должности генерал был отстранён, но выслушать его императору так и не довелось, поскольку тот возвратился из русского плена лишь 15 августа 1814 г. {79}

Генерал Ожеро, командир 1-й маршевой полубригады второй майор А.С.В. д’Эстют де Траси и другие офицеры были отвезены в Калугу. Там «майор Виктор Траси и комисар главной квартиры графа Бараге-Дильера Карл Арно» написали письма гражданскому губернатору Каверину, в которых, по словам последнего, объяснили: «1-й что на содержание его получает он только один рубль в сутки, как в тоже время подполковники получают полтора рубля; звание же майора в французских армиях превышает чин подполковника; 2-й что он… получал одинаковое содержание с офицерами нижних чинов, во Франции же имел равное содержание с подполковниками». Губернатор, найдя подтверждение этому обстоятельству у пленных генералов, рекомендовал «означенным пленным Траси и Арно производить выдачу денег по тому же назначению, какое следует подполковникам», и сообщил об этом в Петербург. {80} Затем пленные были отправлены в Тамбов. Здесь в списке пленных от 23 сентября 1813 г. упоминаются Ожеро из division de reserve, Шарль Д’Арно (Charle d’Amaud — commis. de guerre), адъютанты Ожеро капитаны Годар (Godart) и Ж. Адари (Hadaris). {81}

Фрагмент письма французских военнопленных, переведенного на русский язык

Секретарь императрицы Г. И. Вилламов писал 2 апреля 1813 г. тамбовскому губернатору: «Его королевское величество княгиня Радзивил урожденная принцесса Прусская, просила Ея Величество Государыню Императрицу Марию Федоровну о всемилостливейшем покровительстве находящемуся в плену французскому майору Виктору де Траси, в доставлении матери его сведения о нем», и просил губернатора узнать, «mom-ли это Виктор де Траси, который взят в плен с генералом Ожеро близ Смоленска и потребовав от него в таком случае письма к его матери». К сентябрю майор был отправлен в Петербург. {82}

Пленные из отряда Абержу и из магазина в Княжем 2 (14) ноября отбыли в глубь страны в составе большой партии штабс-капитана Кахначевского. Они прибыли сначала в Мосальск Калужской губернии, затем в Белев Тульской губернии, а потом в уездный городок Лебедянь. {83} Оттуда написали 26 февраля 1813 г. письмо Калужскому губернатору, в котором донесли, что «были взяты в плен

12 ноября и препровождены в Главную квартиру генерала Кутузова», и далее: «Сей Князь принял нас самым любезным образом и уверил, что везде с нами будут поступать с приличным офицерам уважением, особенно столь обиженным судьбою войны. Он соблаговолил рекомендовать нас нашим проводникам и сказал, что мы будем получать жалованье со всевозможной точностию». Однако, после 25 ноября они никакого содержания не получали, и просили губернатора выплатить положенные им деньги. Письмо было подписано двадцатью офицерами, в том числе и «порутчиком Вилье», то есть автором мемуаров Вьейо. Все они упоминаются в двух списках пленных, находившихся в Лебедяни. Эти перечни помогли нам уточнить состав колонны Абержу. Сохраняем написание имён, содержащихся в этих списках, а в скобках приводим данные из мемуаров Вьейо.

1. Майор Абержу — полковник Ян Обержо 25 полку инфантерии резерв. бриг. — Иван Обержо, Jean Marie Obergaux commendant 3-me brigade de reserve (Jean-Marie Aberjou, второй майор 25 линейного полка, с 6 марта 1812 г. командир 3-й резервной полубригады).

2. Реми Бюино, капитан 24 полка лёгкой пехоты (Remy Buneau, умер в России на четвёртом месяце плена).

3. Пьоре (Торе) Паган(т) — Thore Pagant, капитан адъютант в штабе дивизионного генерала Duhem (Thorin Pagan. Генерал Duhesme в то время находился в Испании, что делал его адъютант в России, не ясно. А. П.).

4. Пьер Марте, капитан 93 полка линейной пехоты (Martin, умер в плену. Издатели мемуаров Вьейо не нашли этого офицера в составе 24-го полка, и не знали какой из многочисленных однофамильцев имелся в виду).

5. Александр Баель — Alexandre Bailleul, лейтенант 24-го полка (Alexandre Bailleul).

6. Пьер (Петр) Виоле(н) — Pierre Violin, лейтенант 24-го полка (Pierre Violain).

7. Рудольф Велле (Вилье) — Родолф Виейллиот — Rodolph Vieillot, лейтенант 24 лёгкого полка (Rodolphe Vieillot, автор мемуаров).