отнять у неё свободу и саму жизнь. Она дорвалась и, дорвавшись, уже не могла остановиться. «Всё и

сразу» обычно плохо заканчивается. Так случилось и с Ксюшенькой, когда-то серой мышкой, когда-

то отличницей и примерной девочкой. Алексу надоела игрушка, и он выбросил её, как и делал

всегда, а обиженная игрушка пустилась во все тяжкие, желая вернуть потерянное внимание. Ей было

плевать на средства, когда она шла к своей цели.

Нашли Ксюшеньку мёртвой в каком-то подвале рядом с тремя обдолбанными наркоманами, улетевшими в неземные дали и не понявшими, что деваха, с которой они все вместе неплохо

развлеклись, загнулась от передозировки.

Вспомнил ли о ней Алекс? Вспомнил. Поморщился брезгливо, получил от меня по морде, выругался

и снова забыл.

Милка ревела. Родители Ксюшеньки искали, кого бы обвинить в том, что их ангел превратился в

беса. Учителя вздыхали и охали, а ученики равнодушно пожимали плечами. Ксюшенька? А кто это?

Серая мышка, которая потом вроде похорошела? А-а-а, бывает.

А я не мог спать по ночам. Я себя винил во всём случившемся. Если бы я когда-то не прицепился к

зубрилке Ксюшеньке с просьбой позаниматься со мной, она бы сейчас сидела в библиотеке и писала

какой-нибудь доклад.

Быть отличницей, ходить по струнке у родителей, боясь оступиться, чтобы потом, заляпанной

чужой спермой, сдохнуть в луже собственной блевотины от передоза — это её свобода и счастье?

Если бы я знал, что всё закончится так, я бы даже не дышал в сторону девочки Ксюшеньки.

Я не был на похоронах, потому что просто не смог заставить себя пойти туда. Ведь это я позволил

ей взлететь, а потом наблюдал за её падением.

Я не искал себе оправданий и не пытался договориться со своей совестью.

Зачем? Чтобы легче жилось? Можно подумать, я смогу когда-нибудь забыть, как загорелась и

погасла девчонка, в жизнь которой я вломился и перевернул там всё с ног на голову.

На выпускном я был единственным, кто вспомнил о Ксюшеньке. Я говорил о ней долго, игнорируя

перекошенные лица одноклассников, желающих поскорее закончить с церемониями и банально

налакаться.

Я отдавал ей дань уважения. Всё же Ксюшенька была моим другом. Другом, которого я если не

убил, то не уберёг точно. Видимо, я мало боролся за неё.

Неважно, что Ксюшенька для окружающих как была незаметной при жизни, так и осталась таковой

после смерти — я её не забуду. Она всегда будет жить во мне тёплым, но болезненно грустным

воспоминанием.

Ксюшенька. Серая мышь. Отличница. Зануда. Тихоня. Мой друг.