Шрифт:
— Слушай, Колян, я один дома... Коньячок есть, спиртик по-корейски, помнишь чать? Пойдем ко мне, посидим, поразмышляем...
— Не поздно ли? — многозначительно спросил Николай и уловил в собственных словах некий двоякий смысл. — Не поздно ли?
— Нет, летний вечер долог... Пойдем, у меня такая радость на сердце, что друга не потерял...
«Ударить бы по рылу! — молнией скользнуло в мыслях. — Не время для драки. Завтра, завтра!» — просыпалась в Николае неокрепшая злость.
— Поздно уже, — неопределенно ответил он земляку.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Разноцветный сентябрь пришел в город, перекрашивает все по-своему. И осени вроде бы еще нет, но ощущается во всем, что лето миновало. Утро солнечное, а стеклянной чистоты воздух холодит и взбадривает. Сегодня оператору в ночную смену...
Николай Локтев пришел в цех и первым, кого встретил, был Израель Львович.
— Как они, делишки? — поздоровавшись, спросил начальник цеха. — Давай зайдем ко мне, потолкуем.
По крутой узкой лесенке поднялись на второй этаж, где находился тесный, неуютный кабинет начальника цеха. Ясман, пройдя вперед, сдвинул на край стола газету.
— Полюбуйся, не читал еще? — сказал он.
В газете сообщалось о пуске новой установки, о той победе, которую свершили нефтехимики комбината. Он взглянул на газетную полосу, мельком увидел свою фамилию и рядом в строчке — имена остальных соавторов, ведущих инженеров комбината.
Ясман поглядел на часы, заметил:
— Пока бухгалтерия работает, сбегай и получи положенное. Уже несколько дней ведомость тебя ждет.
— За что? — удивился Николай, хотя сам догадался, что за реконструкцию установки.
— За твое главное участие, — ответил Израель Львович. — На днях наш главный из командировки, вернулся, прознав о случившемся, такой пожар раздул, хотел всех из списка вычеркнуть, одного тебя оставить... Ему растолковали и объяснили, кто таков Локтев!..
— Ну это уж слишком, — смущенно заметил Николай.
— А парторг Нургали Гаязович так и настоял на своем, обвинил Виктора Ивановича и потребовал поставить его вопрос на парткоме, — Ясман поправил рассыпавшиеся седые волосы. — Ко мне Давыдович Юрка прибегал, кулаками размахивал... Так что, Николай, готовься к буре и не вешай носа, будь ты понастырней, со злыми людьми жестче надо.. Одного, я не уразумею, за что на тебя Рабзин в последнее время поклеп за поклепом несет? Друзья же были, земляки к тому же.
— А черт его знает, я тоже никак не пойму...
Локтев сходил в бухгалтерию. Подписывая ведомость, по-ребячески радовался не столько приличной сумме вознаграждения, сколько тому, что фамилия его стояла в списке первой, рядом с фамилиями ведущих специалистов комбината. До ночной смены оставалось время, чтобы как-то скоротать его, направился к скверику перед административным зданием комбината, где цветы и кустарники благоухали поздними осенними красками. Холодит сентябрь, но в голубоватом воздухе держится еще тепло прошедшего лета. С равнинных полей сюда, к скверику, ветерок заметает серебряную паутину.
На его плечо упал поржавевший лист. Он взял осторожно в руки невесомую оранжевость, тихо пустил по ветру. Пусть летит... Завтра пожухнет, упадет в стылый грунт. И не погибнет золотой листик, а будущей весной даст силы для новой молодой и зеленой листвы. Николай видит впереди себя стройного, броско одетого человека, узнает его легкую походку. Но не окликнул, не стал догонять Виктора. Он замедлил шаги, свернул к скверику, остановился у газетного киоска. Пусть лучше проходит мимо, хотя когда-никогда встретиться все равно придется, не сегодня, так завтра.
Ночная смена подходила к концу. Широкие окна оранжево засветились, подкрашенные зарей. Сумеречная синева еще не рассеялась, был ранний час сентябрьского утра. В цехе рабочая тишина, полная непонятных звуков, как ночью в лесу: вроде бы тихо вокруг, а на самом деле лес оживлен таинственным шорохом ветра, качанием веток, шелестом листвы.
Размеренно и приглушенно работают машины. Николай сидит спиной к оранжевому окну. В эти минуты, особенно к концу смены, когда незаметно начинает подкрадываться усталость, оператор всегда сосредоточен. В нескольких метрах от него склонился над чем-то машинист Галеев Шаяп. А рядом с ним Раис Даминов, опять случайно попавший в прежнюю свою смену, подменив второго оператора, уехавшего в колхоз на уборку картошки.
Мерно шумят машины в цехе. Где-то вдалеке слышится неразборчивый говор рабочих. Николай разогнул затекшую спину, закинул руки за голову, потянулся. Захотелось курить, а сигарет опять нет, уже несколько месяцев бросает курить, а все не может окончательно бросить. Он подошел к Раису Даминову.
— Дай-ка сигаретку, что-то ко сну потянуло.
Раис достал из кармана пачку «Примы».
Николай вышел на воздух, в курилку за цехом. Бурый дымок кольцами расплылся в холодноватой утренней сутеми. Грозно и величественно прорисовывались в рассветной дымке корпуса производств и заводов, стальные башни установок, щупальцами чудовищ тянулись в разные стороны причудливые трубы. Еще одну ночь оставил за плечами могучий нефтехимический комбинат. Суровый и грозный с виду, а не обойтись без него человеку, он и друг заботливый, и кормилец он. Переступишь за порог проходной на территорию комбината, и попробуй потом разлучись с ним! Он, как линкор нефтехимии, металлической громадой вклинился в жизнь и в бескрайний равнинный простор...