— Смотри, Эдик, — сказал осмотрительный Егоров, — не влети куда-нибудь.

— Будет порядок, товарищ майор, — отозвался тот, — как от Огарева до Фрунзенской набережной…

Вскоре фары нащупали впереди изгородь из березовых кольев и небольшую заброшенную избушку.

— Старая застава, — сказал шофер, — рядом деревня.

Дорога в деревню была закрыта шлагбаумом — длинной суковатой жердью, которую Тамулис оттащил в сторону, а когда машина проехала, положил на прежнее место.

— Приехали, — сказал Эдик.

Магазин в Барбешках находился на самом краю деревни, почти у самой дороги, — деревянная изба-пятистенка с небольшими закрытыми ставнями окнами. На другой стороне дороги стояла маленькая будка сторожа, который, по-видимому, спал.

Они обошли вокруг магазина: крыльцо, четыре окна, с трех сторон, лестница на чердак, кадка с водой на случай пожара. Метрах в двадцати от магазина начинался кустарник, а за ним шел лес, окружавший Барбешки и еще с десяток деревень, разбросанных по старому тракту. В память основателей они до сих пор назывались починками — Васильевским, Федоровским… Это да еще сам тракт, которым никто уже не пользовался, и было тем единственным, что напоминало о старине.

— Значит, берем только Волчару? — спросил Егоров.

— Да. А Гошке даем возможность бежать.

— Как быть со сторожем? — спросил Тамулис.

— Мы отошлем его в деревню. Какие у них планы в отношении его, мы не знаем…

— Не забыть позвонить в райотдел, — сказал Ратанов, — территория все-таки района, а не города…

Егоров сорвал ветку с куста, на ощупь попробовал определить дерево.

— Лучше вам с Тамулисом вдвоем со стороны кустов, а я возьму дорогу… Орешник, по-моему, и запах похож…

— Так. А машину оставляем в деревне у крайнего дома. Ты, Эдик, будешь в машине наготове, как только услышишь выстрел, гонишь сразу к магазину. Пусть думают, что мы все выскочили из «Победы»… Ехали и случайно на них наткнулись.

— Ну что, по местам? — спросил Егоров.

— Судья Саар посмотрел на свой секундомер, — вступил в разговор Эдик, видя, что официальная часть переговоров закончена. — Свисток…

— По местам, — вздохнул Ратанов. — Черт знает, какая темень!

Они разошлись.

Егоров укрылся в кустах по другую сторону дороги, напротив магазина.

Дождь окончился, и было совсем тихо. Лес стоял огромный, молчаливый, изредка стряхивая с веток в траву тяжелые капли. «Волок» — зовут здесь такой лес: деревья из него приходилось раньше тащить волоком.

Егорову мало пришлось поездить по свету.

В кино он с мальчишеской радостью смотрел фильмы о лесных заповедниках, от души смеялся, видя на экране доверчивую мордочку — бобра или енота, с уважением глядел на суровые волны океана, на недоступные вершины гор. Сейчас ему было под пятьдесят, и он уже отчетливо понимал, что, если не уйдет на пенсию и будет продолжать работать, наяву многое из этого, вероятно, уже никогда не увидит.

Восемнадцатилетним ростовским пареньком он ушел с завода в Красную Армию. Некоторые его товарищи попали на погранзаставы, другие — в авиацию, а он — в конвойные войска НКВД, потом в милицию. Сейчас он майор. Двадцать пять лет пролетели в бесконечных переходах от раскрытых преступлений к другим, нераскрытым, в ожиданиях отпусков, в особом, никогда не становящемся привычным волнении, которое испытываешь, когда идешь по следу преступления; между годовыми отчетами о снижении преступности и ЧП, благодарностями командования и очередными разносами, сдобренными привычной формулой: «Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает».

Двадцать пять лет пролетели, оставив серебряные следы на висках. Теперь по опыту работы он мог командовать не отделением — отделом, может быть, управлением, если бы тогда, по окончании войны, поехал в высшую школу или поступил в институт. Но он не поехал, и сейчас не следовало об этом вспоминать.

На тех, кто учился, тогда многие смотрели как на шкурников; впереди были бандеровцы, айзсарги, просто бандиты. Он работал в ОББ — отделе борьбы с бандитизмом. «Или учиться, или работать», — любил повторять начальник ОББ. Однажды Егоров все-таки чуть не подал заявление в заочный институт. Это было в то лето, когда на набережной пьяный, потерявший человеческий облик негодяй беспричинно выстрелил в прохожего, оказавшегося отпускным подполковником, Героем Советского Союза. К счастью, подполковник остался жив, но из их отдела никто не попал в отпуск до ноября, пока не нашли преступника. После ОББ Егоров несколько лет работал в разных отделах областного управления, пока в городе не образовали горотдел милиции.

В отделение Ратанова Егоров попросился сам и не жалел, что ушел из управления. Видимо, был он в том возрасте, когда хочется что-то передать поколению, идущему за тобой. Жена замечала его отношение к товарищам по работе и, когда очередной безусый гость уходил из их дома, называя седеющего майора просто Сергеем, ревниво говорила: «Ты — как большая нянька!» Но он чувствовал, что ей нравится слышать, как его зовут просто по имени, — это как будто делало его моложе и уменьшало их разницу в годах, женился он поздно.