Шрифт:
– Мануила?
– Его.
– Быть может, он не зря молится.
Ксанфия вздрогнула и пристально взглянула на мужа:
– Слушай-ка, о, супруг мой. Мне кажется, ты какой-то странный! Какие-то непонятные речи ведешь… извини, если обидела.
Улыбнувшись, Алексей обнял жену и крепко поцеловал в губы:
– Бог дал мне тебя. И никто никогда этого меня не лишит. Никто и никогда, слышишь?
– Я же говорю – странные у тебя речи… Ой! Зачем ты щекочешь меня?
– Так…
– Перестань… щекотно… ой… Ты что делаешь? Сейчас Сенька проснется, услышит…
– Сенька уже большой… все понимает…
– Ах…
Они любили друг друга всю ночь, до утра, и Алексей видел – в зеленовато-синих, как море, глазах Ксанфии стояла бурная радость. Да он и сам был рад не меньше супруги. Ксанфия… Семья… дети… Он наконец к ним вернулся, вернулся, чтобы сохранить этот мир!
– Хочу сказать тебе, милая, – тихо шепнул он уже утром. – Я очень тебя люблю. Только тебя. И еще…
– Что – еще?
– Может быть, я снова исчезну… на этот раз, надеюсь, что ненадолго.
– Снова пойдешь туда?
– Не совсем так…
Ксанфия вздохнула:
– И когда тебя ждать?
– Когда? Завтра спрошу Филимона.
– Господи… Неужели на этот раз хоть кто-то еще что-то знать будет?!
Имперский советник Филимон Гротас, веселый и уже слегка выпивший, сидел во главе стола, как положено почетному гостю. Служанка разносила вино и закуски, пахло пряностями и жареной рыбой. Кто-то из близнецов – ну конечно же Лука – под общий смех рассказывал очередную веселую сплетню, в лицах изображая некоторых вельмож. Советник хохотал громче всех, но все же притворно хмурил брови и с деланой суровостью грозил рассказчику пальцем:
– Ох, дождешься ты когда-нибудь на свою шею, парень!
Утомившись от выпивки и еды, гости вышли во двор, кто-то пел, кто-то слушал, остальные разбрелись парами.
Улучив момент, Алексей подошел к Гротасу и спросил прямо:
– Сколько времени я могу посвятить себе?
Филимон поджал губы:
– В лучшем случае – пару-тройку недель. Сам понимаешь, промедление смерти подобно.
Ну еще бы! Протопроедр понимал это лучше, чем кто-либо другой, включая самого советника.
– Значит, пара недель… Хорошо. Могу я посвятить их своим личным делам?
– Ну конечно! Ты вполне заслужил это. – Филимон Гротас хрипловато рассмеялся. – Займись, наконец, домом, красавицей женой… Эх, завидую тебе, Алексий, честно сказать – завидую. Молодости твоей и вместе с тем опыту… У тебя так много еще впереди! Так много всего… м-м-м…
– Гнусного, – смеясь, подсказал Алексей. – Ибо что еще может быть в нашей работе?
– Ну, не всегда и гнусного… а вот интересного – почти всегда! Мне, к примеру, без службы было бы совсем скучно жить… да и незачем. Разве что для дочерей – так они все замужем.
– Значит – для внуков.
– Для них и служу. Как и ты – для детей. И для всех жителей.
Протопроедр молча кивнул – вот именно, для всех – что тут еще скажешь?
А вообще-то следовало спешить. Две недели – это не так уж и много. Правда – не так уж и мало.
– Хочу спросить, господин советник.
– Спрашивай. И давай без церемоний, не на приеме.
– У нас есть кто-нибудь в Галате?
– В Галате? – Филимон удивленно приподнял левую бровь. – Ну найдем кого-нибудь. А зачем тебе Галата? Там осторожнее надо – не наша земля, не наше право. Генуя! Не стоит осложнять отношения.
– Я не осложню.
– Надеюсь. Так зачем тебе наш человек? Впрочем, не хочешь – не отвечай.
– Найти кой-кого… По сугубо личному делу.
Буквально на следующий день Алексей переправился через бухту Золотой Рог и, велев перевозчику ждать, направился к Галатской башне, около которой, в одной из многочисленных таверн его и должен был ожидать человек Гротаса. День выдался неплохой, солнечный и почти что безветренный. Бирюзовые волны, лениво разбиваясь о черные камни, истекали белой шипящей пеной. Вечнозеленые магнолии и величественные кипарисы всем своим видом напоминали о лете, а напротив башни, в клумбах, даже цвели какие-то цветы, очень красивые – карминно-красные, солнечно-оранжевые, лиловые. Подойдя ближе, протопроедр невольно залюбовался ими, даже наклонился понюхать… вот те, лиловые… И ждал!
– Необычный цвет, неправда ли? – негромко спросили за спиной.
– Да, но такие во множестве цветут весною в горах, – оглянувшись, немедленно отозвался Алексей…. И замер, узнав спрашивающего.
Это был Селим! Башибузук Селим, турок или кто там еще, интимный друг – даже можно сказать, жених рыжеволосой хохотушки Аннушки, спасенной от сабли янычара. Селим… башибузук… Так это ж он там, в том мире – башибузук, в Стамбуле, а здесь вот, оказывается, он – доверенное лицо самого господина советника!