— Постановление, по которому Элоиза Тизон приговаривается к смертной казни за участие в заговоре!

— Ты слышишь, — завопила душевнобольная, вокруг которой уже стали собираться дежурившие в Тампле охранники, — приговорили к смерти? Это из-за тебя, только из-за тебя убьют мою дочь! Слышишь, из-за тебя, Австриячка.

— Именем Неба, — сказала королева. — Если вы не хотите избавить меня от этой несчастной сумасшедшей, позвольте мне хотя бы подняться в башню. Я не могу выносить упреки этой женщины: они слишком несправедливы, они убивают меня!

И королева, всхлипнув, отвернулась, чтобы никто не видел ее слез.

— Да, да, плачь, лицемерка! — закричала безумная. — Твой букет ей дорого стоил… Она должна была это знать: умирают все, кто тебе служит. Ты приносишь несчастье. Австриячка: убили твоих друзей, твоего мужа, твоих защитников, а теперь убьют и мою дочь! Когда же, наконец, убьют тебя, чтобы никто больше из-за тебя не умирал?

Эти последние слова несчастная прокричала, сопровождая их угрожающими жестами.

— Несчастная! — прокричала мадам Елизавета. — Ты забыла, что перед тобой королева?

— Королева, она?.. — повторила жена Тизона, слабоумие которой становилось все более явным. — Если это — королева, то пусть она запретит палачам убивать мою дочь… Пусть помилуют мою бедную Элоизу… Короли могут миловать… Ну, верни же мне мою дочь, и я признаю, что ты — королева… А до этого ты просто женщина, и та женщина, которая приносит несчастье, которая убивает!..

— Сударыня, сжальтесь, — воскликнула Мария-Антуанетта, — вы же видите мое горе и мои слезы.

И королева попыталась пройти, не затем, чтобы бежать, а машинально, чтобы избавиться от этого наваждения.

— Ну нет! Ты не пройдешь, — вопила безумная. — Ты хочешь бежать, мадам Вето… Я это хорошо знаю, человек в плаще мне об этом сказал. Ты хочешь бежать к пруссакам… Но ты не убежишь, — продолжала она, цепляясь за платье королевы, — я помешаю тебе! Я! Бей мадам Вето! К оружию, граждане… Чтобы кровь…

И несчастная упала, вырвав клок из платья королевы, руки ее в Судороге искривились, волосы были растрепаны, глаза налиты кровью.

Растерявшаяся, но, по крайней мере, свободная от безумной, королева только было собралась направиться в сторону сада, как вдруг жуткий крик, собачий лай и какой-то странный шум вывели из оцепенения наблюдавших эту сцену гвардейцев.

— К оружию! К оружию! Измена! — кричал кто-то, и королева узнала голос сапожника Симона.

Возле этого человека, стоявшего с саблей в руке на пороге хибары, яростно лаял маленький Блэк.

— К оружию! Весь отряд! — орал Симон. — Нас предали. Пусть Австриячка возвращается в башню. К оружию! К оружию!

Прибежал офицер. Симон о чем-то ему рассказывал, указывая на хибару, глаза его горели. Офицер в свою очередь крикнул:

— К оружию!

— Блэк! Блэк! — позвала королева, сделав несколько шагов вперед.

Но собака не откликалась и продолжала яростно лаять.

Прибежали вооруженные караульные, они поспешили к хибаре, а гвардейцы муниципалитета окружили королеву, ее золовку и дочь, заставили их вернуться в башню и плотно закрыли за ними дверь.

— Оружие к бою! — закричали гвардейцы часовым.

Послышался шум заряжающихся ружей, которые готовили к бою.

— Это там, под крышкой подвала, — рычал Симон. — Я видел, как двигается эта крышка, я уверен в этом. Вот и эта непричастная к заговору собачка затявкала на заговорщиков, которые, по всей вероятности, прячутся в подвале. Глядите, собака продолжает лаять.

И действительно, Блэк оживился, услышав крики Симона, и его лай стал еще громче.

Офицер схватил кольцо крышки от подвала. Два самых сильных гренадера, увидев, что он не может с ней справиться, попытались помочь, но безуспешно.

— Вы видите, они снизу держат крышку, — сказал Симон. — Огонь, стреляйте сквозь крышку, друзья мои!

— Эй, вы, — крикнула вдовушка Плюмо, — вы разобьете мои бутылки.

— Огонь! — повторял Симон. — Огонь!

— Замолчи ты, крикун! — сказал ему офицер. — Так, принесите топоры, мы поднимем доски… Одному взводу находиться в полной готовности! Внимание! Как только крышка поднимется, тотчас огонь!

По скрежету железа и подрагиванию почвы караульные поняли, что под землей что-то происходит. Потом из подвала послышался звук, который был похож на звук опускаемой железной решетки.

— Мужайтесь! — сказал офицер подбежавшим гвардейцам.

Топором отделили доски. Двадцать ружейных стволов

были направлены в яму подвала, но через отверстие, которое, правда, все, увеличивалось, ничего не было видно. Офицер зажег пучок соломы и бросил его в подвал. Подвал был пуст.

Подняли крышку, которая на этот раз поддалась сразу.