Несмотря на то что Грунтор остановился довольно далеко, Рапсодия почувствовала, что ее лошадь нервничает.

— Я вернусь утром, — пообещала она, погладив лошадь, чтобы немного ее успокоить. — Я передам Ллаурону, что вы согласны с ним встретиться, отыщу вас и останусь с вами до тех пор, пока он не придет. Она взяла поводья в руки.

— Подожди, — сказал Акмед и, засунув руку в карман, вытащил кусок ткани с надписью, которую он скопировал в храме. — Ты можешь это прочитать?

Рапсодия поднесла кусок ткани к лицу, стараясь рассмотреть надпись в лунном свете. Загорелось крошечное пламя — Акмед зажег маленький фитилек.

— Что это такое? — нахмурившись, спросила Рапсодия.

— Так выглядит надпись на дощечке, которую видели в том храме, что похож на корабль.

— Не вполне понятно. Значки наверху означают Кирсдирк… нет, Кирсдарк. Дальше большие куски смазаны или вовсе стерлись, понять текст невозможно. Что-то про Кирсдарк, который предан морю и в руки Единого Бога… или Создателя. Аббат… Отец… слово начинается с буквы «М»… не знаю. А здесь говорится об алтарном камне в храме Единого Бога.

— Дощечка прикреплена к большой обсидиановой плите.

— Может быть, это алтарный камень. Мне кажется, здесь упоминается Серендаир, по крайней мере буквы расположены так, что похоже на слово «Серендаир». Но вполне может быть и что-нибудь другое. А еще тут говорится о том, что Кирсдарк доставлен кем-то по имени Ма… гинт, кажется, Монодьер.

— Маквит? Маквит Монодьер? Рапсодия кивнула:

— Вполне возможно. Не могу сказать наверняка. Речь идет о ТОМ САМОМ Маквите? Нашем герое?

— Да. Мы думали, тот храм находится в Монодьере, но мы слишком далеко от Серендаира, чтобы это было так.

— Ты прав, — согласилась Рапсодия. — Монодьер располагался на континенте и славился своими картографами, Серендаир с ним торговал. Здешние места не значились ни на каких картах и считались необитаемыми, когда мы… — Голос у нее дрогнул.

— Тебе, наверное, несладко пришлось, когда ты узнала, что Серендаир погиб, да еще четырнадцать веков назад. Ты даже не могла ни с кем поделиться своим открытием. — Голос Акмеда прозвучал непривычно мягко. — Но постепенно ты привыкнешь и тебе станет легче.

Рапсодия попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось.

— Я скоро вернусь, — проговорила она. Она тронула лошадь и скрылась в ночи.

Ллаурон пришел на лесную поляну через две ночи. Друзья развели костер и положили вокруг него бревна, чтобы удобно было сидеть. Рапсодия полагала, что разговор будет непростым. Акмед завернулся в плащ и набросил на голову капюшон, из-под которого виднелись только глаза. Грунтор же, наоборот, решил устроиться с максимальными удобствами и даже снял свой шлем, считая, что Ллаурон все равно поймет, кто он такой.

Главный Жрец пришел в своем обычном одеянии — простой серой орденской рясе, подвязанной пеньковой веревкой. Из вежливости он держался на некотором расстоянии от костра, пока его не пригласили подойти поближе. Тогда он сел и принялся открывать мешок, который принес с собой. Он предложил своим новым знакомым фрукты, сыр и хлеб и большую бутылку бренди, для которого прихватил серебряные стаканчики.

— Я рад наконец познакомиться с вами, — сказал он, наливая солидную порцию в стакан Грунтора. — Мне доставляет истинное удовольствие видеть друзей этой милой дамы в нашем лесу и у себя дома. Может быть, после того как мы немного узнаем друг друга, вы окажете мне честь и воспользуетесь моим гостеприимством? Дом у меня совсем простой, но кровати удобные и еды хватит на всех. Кроме того, мы можем позаботиться о более подходящей одежде для вас.

В воздух поднялся сноп искр, тут же унесенный ветром.

— Посмотрим, — кратко ответил Акмед.

— Я надеялась, что вы поведаете нам историю этих мест, — вмешалась Рапсодия. — Я уже говорила Грунтору и Акмеду, какой вы замечательный рассказчик.

Яркое пламя осветило доброе лицо филида.

— Разумеется, я буду только рад.

Он наклонился вперед, поставив локти на колени, и прикоснулся кончиками пальцев к губам. Его глаза сияли в темноте.

— Давным-давно — так много лет назад, что даже Тот-Кто-Считает не помнит те времена, — у подножия Великого Белого Дерева поселилась медно-красная драконица. Тогда оно было всего лишь юным деревцем, ведь Земля еще только родилась. Эти земли принадлежали драконице. Они начинались от северной границы королевства лиринов и тянулись до самого Хинтерволда, и она жила здесь одна, поскольку не любила чужаков, а в особенности — людей. Она обладала громадной властью над землей. Ни один человек не мог проникнуть в ее царство, и потому эти места оставались для людей скрытыми завесой тайны. Она доверяла своим соседям — лирикам, поскольку, несмотря на то что народ их был не столь древним, как драконы, они составляли единое целое с землей. Звали драконицу Элинсинос. Как-то раз она посмотрела на море и увидела там необычное сияние, которое, казалось, испускают сами волны. Довольно скоро она поняла, что это огонь, заключенный в крошечный хрустальный шар, служивший светильником на воде, маяк, которым пользуются моряки в темноте или во время кораблекрушения. Связь двух противоборствующих элементов — огня и воды — заворожила Элинсинос, и она решила, что ей дан знак грядущих перемен. Прошло совсем немного времени, и на ее земли ступил моряк. Высокий мужчина с золотистой кожей — серенн, приплывший с острова Серендаир, расположенного на другом конце света. Элинсинос страшно разволновалась, поскольку узнала в нем одного из представителей Первородных людей, пяти народов, созданных, когда зародился мир. Она сразу это поняла, потому что и сама принадлежала к первородной расе.