Грунтор подошел поближе, чтобы посмотреть, что она делает. Рапсодия открыла пузырек, и в ноздри ударил резкий запах уксуса и трав. Затем она намочила чистый платок смесью тимьяна и гамамелиса и приложила его к ране, а затем обернула руку тонкой шерстяной тканью. Акмед невольно отшатнулся.

— Стой спокойно, я делаю это в первый раз, — сказала девушка.

— Утешительная новость. — Акмед поморщился, когда настойка из трав начала впитываться в рану. А почувствовав страшное жжение, заявил: — Надеюсь, ты понимаешь, что я смогу тебя прикончить и одной рукой.

Рапсодия улыбнулась. Ее перепачканное, покрытое ссадинами лицо лишилось своей былой привлекательности, но глаза сияли. Она начала привыкать к шуткам своего спутника, и Акмед вдруг почувствовал, как внутри у него все сжалось. Грунтор был совершенно прав, когда говорил, что у нее потрясающая улыбка.

Рапсодия вернулась к прерванному занятию, тихонько напевая мотив, от которого в ушах у Акмеда возник неприятный звон. Ему показалось, что едва различимая вибрация перешла на его раненую руку, но боль отступила.

— Прекрати шуметь, — сердито приказал он. — У меня уши от тебя закладывает.

— Ничего не получится, если я прекращу шуметь, — рассмеявшись, ответила Рапсодия. — Это ведь самое главное, я пою целительную песню.

Акмед оглядывал ее с ног до головы, в то время как она продолжала тихонько напевать, и вдруг понял, что мелодия обрела какие-то слова — впрочем, он не понимал их.

— Красиво, — проговорил Грунтор из-за спины Рапсодии. — Знаешь, сэр, если нам нечего будет кушать, когда мы выберемся из этой вонючей дыры, может, ее светлость научит нас каким-нибудь песенкам, и мы пойдем распевать их на дорогах, как самые настоящие трубадуры. Ой прямо видит, как здорово у нас получится. Бродячий тиятр доктора Акмеда, Змея.

— Отличная мысль, — сказала Рапсодия, когда песня подошла к концу. — Ну-ка, дай я угадаю… ты будешь петь тенором, Акмед. — В ответ она получила мрачный взгляд. Не обращая на него внимания, Рапсодия принялась медленно разматывать повязку. — Знаете, ребята, вам следовало бы более серьезно относиться к музыке. Кроме всего прочего, она может стать очень могущественным оружием.

— Точно! — обрадовался Грунтор. — Если я запою, все вокруг попадают замертво. По крайней мере, так мне говорили мои солдатики.

Рапсодия снова улыбнулась:

— Валяйте, издевайтесь сколько хотите, но я уверена, что именно музыка — так или иначе — выведет нас отсюда.

— Только если твое пение не разозлит меня настолько, что я продырявлю тобою стену.

Рапсодия рассмеялась:

— Музыка — это всего лишь карты вибраций, составляющих наш мир. Если у тебя в руках правильная карта, она выведет тебя туда, куда ты хочешь попасть. Вот, смотри. — Она перестала разматывать повязку и, открыв свою сумку, вытащила сухой цветок. — Помните цветок? Вы думали, что я решила вас немного развлечь хитроумным цирковым трюком, но это потому, что вы просто не понимаете, что я сделала. Даже сейчас, после того как прошло столько времени, его можно оживить.

Она проигнорировала насмешливые взгляды, которыми обменялись Грунтор и Акмед, и положила цветок Акмеду на ладонь. Затем тихонько пропела имя цветка и снова занялась повязкой.

Грунтор, заглядывая ей через плечо, наблюдал за тем, как лепестки медленно наполнились жизнью и постепенно раскрылись. Затхлый воздух туннеля, пропитанный вонью застоявшейся воды и пота, наполнил аромат первоцвета.

— Такое можно сделать только с цветами?

— Нет, такое можно сделать с чем угодно.

Рапсодия сняла повязку и внимательно изучила результаты своей работы. Глубокая рваная рана затянулась и практически исчезла, а на ее месте виднелась лишь тонкая полоска розовой кожи. Спустя несколько мгновений полоска тоже пропала.

Даже Акмед не смог скрыть своего удивления:

— Как такое может быть?

— Это часть того, на что способны Дающие Имя. Нет ничего сильнее истинного имени. Наша личность связана с ним неразрывно. Оно — наша суть, наша собственная история. Иногда оно может вернуть нас в прежнее состояние, даже если мы претерпели сильные изменения.

Акмед наградил ее мрачным взглядом:

— Очень полезное качество для твоей профессии… Сколько раз ты продавала свою девственность? Наверное, за нее недурно платили. — Он увидел, как отшатнулась Рапсодия, и тотчас раскаялся в своей грубости. Собственная реакция ему не понравилась, и потому он язвительно проговорил: — Извини, ради всех святых. Я тебя обидел?

— Нет, — коротко ответила Рапсодия. — Вряд ли тебе удастся сказать что-нибудь, чего я еще не слышала. Я привыкла к мужчинам, которые ведут себя как самые настоящие козлы.