Но прежде чем переходить к описанию карательных походов Ивана Грозного по собственной стране, обратим внимание вот на что.

Как известно, на Руси о последствиях сильного разорения принято говорить: «Словно Мамай прошел» И никто не задумывается над, казалось бы, простым вопросом – почему именно «Мамай»? Ведь настоящему Мамаю, как известно, по Руси пройтись не дали, его разбили на Куликовом поле. Так почему же Мамай? Почему не Батый? Почему не Неврюй, устроивший карательный поход на Северо-Восточную Русь в 1252 г. в ответ на антиордынский заговор части русских князей («Неврюева рать»)?

Кстати, тогда, в 1252 г., «Неврюева рать» была ответом на заговор Андрея Ярославича (брата Александра Невского) против Орды. Но тогда Орда, как уже говорилось, была сильнее Европы, по крайней мере, на русских просторах, и просто не успела бы Европа прийти Руси на помощь, поэтому поведение Александра Невского («сдавшего» Орде родного брата) – именно он «навел» Неврюевы полки на Северо-Восточную Русь – было вынужденным. Теперь Европа (в лице Польши-Литвы) была явно сильнее Орды. Но снова не успела…

Но продолжим этимологию поговорки «словно Мамай прошел». Так почему Мамай? Почему не Дюдень, чье нашествие на эту же, Владимиро-Суздальскую часть Руси в 1293 г. («Дюденева рать») напоминало по масштабам Батыево? Почему не его сын мародер Чол-хан – «Щелкан», убитый в Твери за творившийся им «беспредел» при сборе дани? Почему не Тохтамыш, наконец, спаливший Москву всего через два года после Куликовской битвы?

Так вот, выскажу свое мнение, и можете с ним не соглашаться. Народ, в отличие от историков, не забыл, что Иван Грозный по матери – потомок Мамая. Ни Батый, ни Неврюй, ни Дюдень, ни Щелкан, ни Тохтамыш до Новгорода, а тем более дальше, не дошли. А потомок Мамая дошел! И именно с Мамаем ассоциировалось опричное нашествие в народной памяти.

Упомянутые выше изборские события вынудили Ивана Грозного принять чрезвычайные меры по укреплению Опричнины. 21 января 1569 г. в нее были зачислены еще два центральных уезда. Численность опричного войска должна была сравняться с новгородско-псковской «кованой ратью». Одновременно было выселено из Пскова 500, а из Новгорода 150 семей; отметим, что из Пскова – в три с лишним раза больше, то есть царь, рассуждая логически, видел именно в этом городе главное гнездо измены.

Расправу с Северо-западом Руси отсрочило нашествие турок на Астрахань (о нем речь впереди), зато ее ускорило свержение в Швеции короля Эрика XIV – кровавого тирана, сопоставимого с самим Грозным, с которым последний, кстати, стремился к союзу. В частности, он собирался доставить шведскому «коллеге» выгодный мир с Данией и Ганзой (с которыми, а также с Польшей, Швеция вела войну с 1563 по 1570 г.) [418] . Но о внешней политике Ивана Грозного речь пойдет в следующей главе, а пока отметим, что шведского тирана свергли местные «посадские» – стокгольмские бюргеры [419] , что не могло не укрепить ненависти Ивана Грозного к «рассадникам свободы – городам». К тому же стремление разгромить Новгород было подстегнуто делом Владимира Андреевича Старицкого, которого как раз тогда казнили, обвинив в покушении на убийство царя (о нем подробнее тоже чуть ниже).

По пути в Новгород (поход начался в декабре 1569 г.) разгрому подверглись и другие города. Интересно, что опричные полки выступали в этот поход не по торным дорогам, а шли «крадучись» через леса, чтобы появиться перед «врагом» внезапно, «как снег на голову» [420] ; это – типично татаро-монгольский прием.

Как и раньше, били и «комшарили» и своих, и чужих, хотя отделить первых от вторых не всегда представляется возможным. Так, в Торжке и Твери было перебито 500 литовских пленных из Полоцка – в подавляющем большинстве православных белорусов, считавших и называвших себя русскими. Кроме того, перебиты были пленные – не только немцы, но и татары. Однако последние оказали сопротивление и даже ранили самого Мал юту Скуратова. В Клину перебили, как указано официально, 190 человек [421] .

Здесь мы впервые с начала Опричнины (точнее, с 1565–1566 гг., о чем я еще скажу) имеем дело с массовым уничтожением татар. В свете всего выше перечисленного логично поставить вопрос: каких татар и за что перебили? Может быть, представителей родов, враждебных тем, к которым принадлежали ордынцы-опричники? Или просто тех, кто уже начал «расчингисханиваться» и возвращался к традиционному степному образу жизни, – такие должны были казаться и самому Грозному, и Орде вообще не менее опасными, чем русские носители «заразы свободы»!

Но продолжим разговор о масштабах репрессий. Немцы-опричники Таубе и Крузе говорят о 9000 перебитых в Твери; Р. Г. Скрынников считает это десятикратным преувеличением, но если и так, все равно общее количество жертв одного только Новгородского похода явно далеко превосходит ставшую почти официальной цифру в 4–6 тысяч жертв всей Опричнины. А в одном Торжке, разоренном вслед за Тверью, в поминальном синодике упомянуто 1490 человек. Это явно помимо минимум нескольких сотен пленных, из которых далеко не все были православными. А о том, что и далеко не все православные жертвы Опричнины попали в синодики, мы еще поговорим.