— Ну, грибники! — произнёс я.

— Ай, а вы-то чего набрали! — почти в один голос высказались юные грибники. — У нас такие и не берут.

— То у вас, — ответил я. — Вы, видать, господских кровей, только царскими грибами питаетесь. А нам каждая солонушка пригожа. Да у меня тут есть и беленьких с пяток.

— Ну, сейчас рыжики нужно брать, — сказал один из ребят. — Мы за рыжиками ходим.

— И рыжиков мне с пяток попалось.

— Это не рыжики. Мы вот сейчас сразу по корзинке нарежем.

— Пойдёмте с нами, — пригласили меня.

Отказаться от такого предложения было трудно. Я направился за ребятами следом, глазея по сторонам и набрасываясь на каждый мухомор, принимая его за благородный гриб. Сначала ребята обращали на меня внимание, но потом забыли, что я тащусь за ними. На лесной, заросшей травой и местами заболотившейся дороге они вдруг заспорили. Из-за чего, казалось бы, можно спорить на лесной дороге, но они нашли спорный предмет, из-за которого готовы были чуть ли не сцепиться за грудки.

Меня заинтересовал их спор. Я прибавил шаг и сократил расстояние между ними, чтобы отчётливее слышать их слова.

Они спорили из-за следов на дороге. Следы принадлежали крупным парнокопытным животным. Нельзя было сказать, что наследили кабаны. Один из спорщиков утверждал, что по дороге гуляли (он так и говорил: гуляли) лоси. Второй (как потом выяснилось, сын ветеринара) возражал ему, говорил, что следы коровьи, что от колхозного стада отбились тёлки и пропадают где-то в лесу. Они и проходили здесь. Я согласился с сыном ветеринара, считая, что, верно, он перенял отцовскую науку, умеет отличить коровий след от лосиного, но в спор не вступал. И конечно же, охотник-охотовед, который назвался сыном охотника, знает лосиные следы как свои пять пальцев. Он выкинул руку и предложил спор на сто рублей. Юный знаток ветеринарии сдался, да мало того: ещё и отцу его попало, что он якобы корову от лошади не отличит, что и лечить он не умеет никого. Дошло до прямого, опять же спорного вопроса:

— А скажи, скажи: гуся или утку твой батька вылечит?

— И гуся, и утку, и любую птицу вылечит, — ответил ветеринаров сын.

— А вот и не вылечит. Спорим, что не вылечит.

— Спорим, что вылечит. На рубль, — предложил сдавшийся в первом споре парнишка.

— Нет, на сто. Не вылечит.

Опять эти магические сто рублей. И рука противника опустилась вниз. Я приблизился и взял задиру-спорщика за руку, сказал:

— Спорю на сто — вылечит.

Мой противник опешил, но не сдался. Он встряхнулся сам, тряхнул мою руку и назвал новую сумму заклада:

— Спорим. Только на сто пятьдесят. — И тут же поправился: — Нет, на двести!

— Считай, что я выспорил, — ответил я.

— Нет, на триста, — прибавил он, не сдаваясь.

— На тысячу, — добавил я.

— А-а, — протянул спорщик, — на тысячу не пойдёт.

— Почему? — спросил я.

— Где вы столько денег возьмёте? И не отдадите, я знаю.

Он отнял руку, оставаясь убеждённым, что выиграл бы в споре.

— Много выспорил денег-то? — спросил я.

Его приятели рассмеялись, сказали в один голос:

— Ничего не выспорил. С ним никто и не спорит.

— А напрасно не проучите заядлого спорщика. Может быть, тут когда и проходил лось, но эти следы коровьи. Это во-первых. А во-вторых, я вам расскажу случай, как я сам вылечил курицу, но научил меня этому ветврач. Дело было так…

Я рассказал ребятам одну историю, случившуюся год назад.

Однажды проездом в деревню зашёл я по делам к приятелю, живущему в нашем районном городе. Поднялся на пятый этаж, позвонил. Мне открыли дверь и сразу же предупредили: не заходить на кухню.

— Вы ремонтом занялись? — спросил я.

— Да нет, хуже, — ответил мне приятель.

— А что такое?

— Ай, — махнул он рукой. — Сказано — не заходить, значит, не заходить.

— Зверя какого приобрели?

— Да нет, хуже зверя, — твердит своё хозяин.

— Что может быть хуже ремонта и зверя? — пытаю я.

— Цыплята там, — зло буркнул приятель. — Если не боишься грязи, можешь идти.

— Цыплята! — воскликнул я. — И много их? А я всё собираюсь купить, да не выходит. Посмотрим! Нашёл тоже, чем пугать.

Я приотворил осторожно дверь. В нос мне шибануло, словно из настоящего птичника, запахом куриного помёта. Пол был так запятнан, что ноге ступить было некуда.

— Так сколько же цыплят-то? — спросил я.

— Четыре, — опять буркнул приятель и добавил: — Было пятнадцать. Подохли…

— Инкубаторы? — спросил я.

— Не «куку-де-малинь» и не «плимут-рок», — ответил он. — Простые.

— Ты и в породах разбираешься?

— Будешь разбираться, когда не знаешь, что с ними делать.