От голода Митя уснул не сразу. Он смотрел из дупла на звёзды и думал, что хорошо бы попасть на далёкую звезду, где всегда стояло бы лето, картошка росла бы варёной и хлеб собирали бы с поля буханками. Там он нанялся бы в пастухи и круглый год стерёг бы скотину, стерёг бы за так, потому что еда ему не нужна была бы и без одёжи было бы тепло.

Проснулся Митя рано. Из дупла было видно, как всходило солнце. Оно было большое и мутное, на него можно было смотреть. Митя впервые удивился, почему солнце бывает разное: утром такое, днём маленькое и яркое — смотреть нельзя без закопчённого стекла, а вечером тоже не горячее и огромное.

К дуплу подлетел скворец, сел на веточку перед Митиными глазами и стал беззаботно и весело распевать. То он кому-то посвистел, потом покрякал по-утиному, кукарекнул, покудахтал, подразнил жеребёнка. Митя умел передразнивать многих птиц. Он зачирикал в дупле. Скворец повернул головку, заглянул в дупло, и, лишь Митя повторил чириканье, он бросился воинственно на воробьиный голос. Митя поймал его рукой. Скворец запищал, словно его живьём щипали, стал клеваться, царапаться.

— Не бойся. Я тебя не трону, — сказал Митя и погладил его по головке.

Скворец успокоился и стал рассматривать Митю.

— Не дери воробышков, а то другой раз не отпущу, как поймаю, — наказал Митя и отпустил скворца.

Позабавившись с глупой птицей, Митя стал соображать, где добыть что-нибудь на завтрак. В саду паслись две коровы на росе. Он подумал, что можно было бы подоить одну из них, напиться молоком, но у него не было никакой посудины. В огородах ещё ничего не выросло. Он решил пойти в поле и нарвать толкачиков.

Митя выбрался из дупла и спустился на землю. За садом были пары, где первыми выскакивали из земли съедобные стебельки хвоща полевого — толкачики. От барского дома отошёл дядька и направился наперерез Мите. И вдруг они в одну секунду остановились и уставились друг на друга. В дядьке Митя узнал возницу.

«Попался», — в страхе подумал Митя и стал пятиться к канаве.

— Митяй, ты? — спросил дядька.

— Нет, не я! — крикнул Митя, повернулся и показал ему пятки.

— Стой, дезертир! — закричал тот и погнался за Митей, но в терновые кусты, куда под колючие ветки скрылся беглец, забираться не решился, пожалел одежду и тело.

Толкачики на пару были редки. Митя шёл и шёл, срывая коричневые сочные стебельки, снимал с них пояски-розеточки, съедал, оставляя головки. Попадался полевой лук. Он поедал и его. Сначала он оглядывался, не гонится ли за ним дядька-возница, но вот ушёл подальше от сада и перестал бояться.

Он вышел к лугу. Справа текла их деревенская речушка, недалеко виднелась соседняя деревня. Там на лугу Митя увидел стадо и направился к нему. Митя любил смотреть на скотину, на пастухов и всегда завидовал им.

Пастух у стада был седой старик, а подпаском шла за стадом тётка. Она поднялась по луговому склону к зеленям, бросила в овец неуклюже палку, но палка полетела совсем в сторону. Митя и сам был неуклюж, но ловчее этой тётки бросал и камни, и палки, а как бросают большие ребята, он на них смотрел с восхищением и завистью, так не мог. Овцы испугались всё же и скатились на луг.

Седой пастух увидел Митю и позвал к себе. Митя радостно сбежал к нему.

— Здорово был, — сказал пастух и спросил: — Ты чей будешь?

— Я ничей, — ответил Митя. — Я из оттуда. — Он кивнул головой в сторону своей деревни.

— А там-то чей? Петров, Иванов, Сидоров или кроме чей? Отец-мать твои как зовутся?

— У меня нету их. — Митя потупил взгляд, склонил к груди голову, сказал со вздохом: — Они помёрли, а я сиротой остался.

— Вон оно что, — глухо проговорил пастух и спросил: — Величали-то их как?

— Брылёвы.

— Ну так как же, знал я Брылёвых. А ты теперь с кем живёшь-то?

— Один живу, — ответил Митя. — Я теперь в ракитке живу. У меня дом в дупле. Я всегда там буду жить. Меня в город возили, в детприёмник, а я не захотел туда.

— Вон оно какие дела-то, — проговорил пастух. — Ну а что же ты собираешься делать дальше?

— Дальше я пастухом буду, а в город не поеду.

— Ну, пастухом тебе рано, а вот в подпаски я тебя взял бы. Пойдёшь?

— Пойду, — согласился Митя. — Я умею и кнутом хлопать, и дубинку швырять. А тётка не умеет. Она размахивается не так.

— Марья, — окликнул пастух тётку-подпаска и позвал: — Подойди к нам на словечко.

— Чего скажешь, дядя Микола? — спросила тётка, подойдя к ним.