Убедившись, что толку от разговора мало, я решил дать пилотам время остыть. Для этого следовало переключить их внимание, и было приказано всем идти в землянку и заниматься сравнительной аэродинамической характеристикой самолетов «Харрикейн», Як-1 и Ме-109, сделать оценки сильных и слабых сторон каждой машины и соответствующие выводы по тактике воздушного боя.

Прошло часа полтора. Страсти поутихли, и я снова вернулся к проведенному бою. Теперь уже все шестеро докладывали последовательно и логично. Картина постепенно прояснилась.

Судя по всему, на наше направление действительно прибыли свежие, хорошо подготовленные авиационные части врага. Не исключалось, что в них есть особо подготовленные группы асов, которые летают на Ме-109ф — машинах с форсированным двигателем. Действуют они большими группами, эшелонированными по высоте, имеют между собой надежную радиосвязь, поэтому сразу, в начале боя, определить их количество бывает невозможно, а когда бой уже завязался, фашисты быстро наращивают силы. Это обстоятельство, как я понял, в основном и вызвало такую острую нервную реакцию у летчиков.

Можно было отметить, что ничего принципиально нового, а тем более неясного в действиях противника не было. По-прежнему основными козырями гитлеровцев было численное превосходство, хорошее техническое оснащение самолетов и, конечно, продуманная тактика действий. А раз так, то этой их тактике надо противопоставить не менее продуманную свою.

Разбор этого боя и подготовленные общими усилиями выводы слушали все летчики полка. Я сказал и об их нервной утомленности — следствии двухмесячных тяжелых [125] боев. Нельзя было в связи с этим не отметить и «тень рецидива» в настроениях — ведь в первые дни, когда мы наслушались всяких не очень оптимистичных «пророчеств», настроение у людей, конечно, было слегка подавленным, потом победные бои заметно подняли их боевой дух, а теперь вот нервное напряжение и усталость дали себя знать.

И еще один вывод я сделал уже только для себя. Поначалу, понимая, какую роль играет личное участие командира в схватках с врагом, я много летал с летчиками обеих эскадрилий. Тогда мне вроде бы удалось — и неоднократно — показать, что при умелой организации боя можно побеждать и в невыгодных условиях. Потом летчики накопили опыт, поверили в свои силы, в полку появилось достаточное количество надежных ведущих, и мне уже не было нужды летать с каждой группой. Было ведь много и других важных забот: подготовка молодежи, заботы о материально-техническом обеспечении, анализ боев и обдумывание наиболее целесообразных тактических приемов. И вообще было законом, что командиру полка не следует летать, когда ему вздумается. Он должен участвовать в выполнении особо важных заданий, когда этого требует воздушная обстановка и когда поднимается большая часть полка. Я никогда не относился к этому требованию формально, но действительно, как мне показалось, летал ровно столько, сколько нужно было по обстановке. Но теперь я почувствовал, что своим личным примером обязан поддержать боевой дух летчиков.

— В следующий боевой вылет поведу группу сам, — закончил я.

После этих слов летчики сразу стали отговаривать меня лететь, поскольку это, мол, сейчас чрезвычайно опасно. Такого в полку раньше никогда не было, и я понял, что лететь мне сейчас нужно обязательно.

И вот буквально на следующий же день я повел группу к линии фронта, и там произошел бой, о котором было рассказано на страницах газет.

В 12 часов дня мы вылетели на прикрытие наземных сил. В те дни соединения фронта предприняли очередную попытку перерезать рамушевский коридор. Бомбардировочная авиация противника помогала своим войскам сдерживать наши наступающие части, и потому повсюду участились воздушные бои.

К линии фронта мы подходили семеркой. Я вел ударную группу — две пары, — а капитан Лазарев со своим [126] ведомым и лейтенантом Безверхним сзади и чуть выше осуществляли прикрытие. Все вопросы с Лазаревым мы проработали перед вылетом, поэтому, окажись над линией фронта вражеские бомбардировщики, я немедленно повел бы свою четверку в атаку, зная, что его группа надежно нас прикроет. Выла, правда, одна досадная деталь, о которой я мучительно размышлял в полете. Меня тревожило нечетное число летчиков в группе прикрытия, что противоречило нашему принципу вести бой парными боевыми порядками. Вообще-то мы взлетали двумя четверками, но тут же у напарника лейтенанта Безверхнего обнаружилась неисправность, и он вынужден был вернуться. По радио я передал команду Безверхнему тоже идти домой, но и он сам, и Лазарев попросили оставить всех в группе. Лазарев, возглавлявший прикрытие, был особенно настойчив, ссылаясь на то, что Безверхний — опытный истребитель и что им обоим уже случалось втроем вести бой именно таким составом и все, мол, было хорошо. Короче, изменив своему правилу, я согласился с летчиками, о чем после не раз жалел. Хотя... В группе ведь были опытные истребители, каждый из них имел на своем счету 4–5 сбитых вражеских самолетов, а у некоторых их число уже приближалось к десятку. Словом, мы в этой ситуации положились на опыт летчиков.

На подходе к линии фронта лейтенант Безверхний доложил, что видит два «мессера». Только потом, при разборе боя, я пришел к выводу, что они, вероятно, играли роль головного дозора: высланные вперед, пришли к линии фронта раньше нас и, скорее всего, передали шедшей следом группе, что обстановка спокойная. В это время подошли мы. А минуты через полторы-две появились двенадцать бомбардировщиков Ю-87 в сопровождении четырех Ме-109. Та пара, которую заметил Безверхний и которую я определил как разведчиков, навела бомбардировщики на цель и, сделав свое дело, ушла.

Гитлеровцев надо было упредить, сорвать бомбометание. Поскольку они были уже над линией фронта, я с ходу повел свою четверку в атаку.

Позже я думал о том, почему вражеские истребители дали нам возможность беспрепятственно провести ту первую атаку. Ведь они видели нас! Объяснение было только одно: они не думали, что четыре «Харрикейна» посмеют атаковать группу, состоявшую из 16 самолетов. Бомбардировщики шли в довольно плотном строю, имели мощное бортовое оружие. Короче, она показывали знакомую нашим [127] летчикам свою спесь и неосмотрительность и тут же за это поплатились.