— Дороги очень плохие, — заметил он.

Я ответил, что добрались мы нормально, и в свою очередь поинтересовался, знаком ли Чероков с директивой о передаче нам части авиации флота. Он подтвердил, что знает, заметил, что все ему в ней ясно, и, взглянув на часы, сказал:

— Предлагаю до того, как начать деловой разговор, отобедать у нас, а потом решим все деловые вопросы.

Мы с удовольствием приняли это предложение.

Я еще по своей предвоенной практике на Черном море знал, что у военных моряков очень велика сила традиций. Я бы не удивился, если бы однажды узнал, что даже в морском бою под грохот корабельных орудий обед, скажем, в кают-компании состоится в предусмотренное распорядком время. Мое уважение к флотским порядкам в большой степени утвердилось в ночь на 22 июня, когда я следил за отражением налета вражеской авиации на Севастополь. И потому в гостеприимном кабинете командующего Ладожской флотилией я поначалу чувствовал себя безмятежно.

А в уютной столовой, напоминавшей о добрых довоенных временах, был накрыт неплохой по тем временам стол. После слякоти и грязи раскисших аэродромов, землянок и деревенских строений, которые мы обычно обживали, а главное, после невероятного напряжения каждого дня я чувствовал себя здесь как на другой планете.

Зная, что мы новички на Ленинградском фронте, В. С. Чероков за обедом многое нам рассказал о трудностях блокады. Рассказал и об активных действиях авиации противника, которая днем и ночью штурмует и бомбит порты, где производится выгрузка войск, техники, боеприпасов и продовольствия. Немецкие самолеты атакуют суда и конвои практически над всей акваторией озера, это приводит к большим потерям транспортных [180] средств, и потому много продовольствия, вооружения и других важнейших грузов гибнет. Нехватка продовольствия в городе по-прежнему ощущается сильно, смертность от истощения высокая.

Этот разговор сильно испортил нам впечатление от обеда и очень быстро вернул ощущение реальности. Я перевел разговор на проблемы, ради которых мы приехали сюда. Тут нас подстерегала первая неожиданность: извинившись, командующий флотилией ответил, что детально он вопросами авиации не занимался, что вся авиация сосредоточена на одном аэродроме, но точного количества самолетов и их типы он назвать не может, об этом доложит старший авиационный начальник на аэродроме.

Сообщение о том, что вся авиация находится на одном аэродроме, меня сразу насторожило. К концу обеда обстановка за столом уже была несколько натянутой: во мне поднималось чувство досады. Переглянувшись с Головачевым, я поблагодарил В. С. Черокова за гостеприимство, но ощущение напрасно потерянного времени уже не давало мне покоя. Тут же мы с Г. М. Головачевым раскланялись и отбыли на аэродром, мимо которого, как оказалось, проехали, когда искали штаб флотилии.

Там, на аэродроме, нас поджидала другая неожиданность. Из доклада подполковника, который был старшим, мы быстро выяснили, что положение флотской авиации восточного побережья, мягко говоря, плачевное. Официально она существует, фактически же ее почти нет. Из двенадцати самолетов, которые базировались на аэродроме, исправными оказались восемь. Это были старенькие И-16, без радиостанций, поэтому управлять ими в воздухе, как выразился подполковник, было затруднительно. Воевали здесь как в первые дни войны: при сообщении о налете вражеской авиации все исправные И-16 поднимались в воздух и, если видели противника в указанном районе, то атаковали его, а если его не оказывалось, то патрулировали, пока не кончится горючее, и возвращались на аэродром. При дальнейшем уточнении выяснилось, что из этих восьми «ишаков» два в данный момент не имеют двигателей и что еще здесь есть четыре машины МиГ-3, но они никак не используются, поскольку на них стоят моторы с торпедных катеров. При первых же облетах самолетов с такими двигателями, как мы узнали, два «мига» из-за отказа двигателей упали в лес, летчики погибли. [181]

— Вот и весь состав наших ВВС, — невесело закончил подполковник.

Дела были неважные. Мы ничуть не «разбогатели», а план оперативного применения сил тем не менее нужно было составлять с учетом пополнения — приказ есть приказ. Я отдал распоряжение, чтобы при вражеских налетах на район Волхова исправные И-16 посылались в район железнодорожного моста, искали бы противника и атаковали его. Не теряя больше времени, мы с полковником Головачевым вернулись в штаб дивизии.

Как бороться с массированными налетами вражеских бомбардировщиков нашими малыми силами? В первую очередь нам необходимо было решить этот вопрос, поскольку рассчитывать на чью-либо помощь в ближайшем будущем нам не приходилось. Выход я видел только один. Чтобы срывать прицельное бомбометание, надо было все атаки сосредоточить на ведущих групп. Наши истребители должны атаковать в первую очередь вражеских ведущих, причем принципиальное значение в каждом бою имеет самая первая атака. В тех случаях, когда вся дивизия в воздухе, летчики должны атаковать не разрозненно, а одновременно по всей глубине эшелона бомбардировщиков противника.

Это была нелегкая задача. Атаковать ведущих всегда очень сложно, потому что они, как правило, прикрыты огнем других бомбардировщиков. От летчика-истребителя в такой атаке требуется не только высокое мастерство, но и незаурядная воля, бесстрашие и дерзость. Риск здесь очень высок, поскольку пилоту приходится преодолевать плотный заградительный огонь. Но у нас не было иного выбора. Я потребовал от летного состава точного выполнения этих указаний.

Между тем в штабе дивизии, выполняя директиву фронта, оперативный отдел нарисовал грандиозную схему применения полков дивизии и оперативно подчиненных ВВС флота восточного побережья. Когда она была готова, ее принесли мне.

Это была даже не просто схема. Это было художественное творение. На бумажной «простыне» части нашей дивизии излучали во все стороны могучие стрелы, которые, видимо, обозначали неотразимые удары по врагу. Такая же внушительная стрела исходила от аэродрома под Новой Ладогой, где базировалось 6–8 стареньких И-16 ВВС флота. Под каждой стрелой стоял номер полка, но о самом главном — сколько же в нем «активных [182] штыков», то бишь исправных самолетов, — скромно умалчивалось. Так же стыдливо не были указаны и возможные результаты боя каждого нашего полка и дивизии в целом. Другими словами, не было никаких данных о том, сколько же вражеских самолетов мы были в состоянии сбить в одном бою или за один вылет. Во всем остальном схема была отработана со вкусом и должна была радовать строгий штабной глаз.

Но меня при взгляде на это творчество слеза не прошибла. После доклада начальника оперативного отдела подполковника П. А. Перетятько в присутствии начальника штаба полковника И. Ф. Тараканова я отметил все достоинства выполненной работы, но при этом сказал, что в штабе фронта, глядя на эту схему, будут недоумевать, почему это мы до сих пор не разбили в пух и прах весь 1-й воздушный флот противника.

— Одними лишь красивыми стрелами немецкие бомбардировщики не уничтожить, — напомнил я офицерам и предложил немедленно внести в схему все данные о наших реальных силах и возможностях.