–  Вы не сомневайтесь, девочке у нас будет хорошо.

–  Понятно, - Анна Михайловна побарабанила пальцами по столу.
– Значит, вы хотите взять не мальчика, а девочку.

–  Но вы же видели!
– воскликнул Александр Иванович.
– Малышка! С зайцем! Я ей обещал, что приеду. Вспомните!

Красивое лицо посуровело:

–  Я все прекрасно помню. После вашего необдуманного поступка у ребенка началась истерика. Следом заплакали другие дети. Черт знает что!… До полуночи в доме никто не спал. Вот последствия вашего легкомыслия.

Александр Иванович растерялся: «Почему такая неприязнь, такое нежелание понять?» Елена Петровна ободряюще кивнула мужу и пустила в ход женскую дипломатию:

–  Вы уж его извините, он вернулся от вас сам не свой, тоже всю ночь не спали. Муж все о девочке твердил, какая она славная, ласковая. Ее как зовут?

–  Оля.

–  А фамилия?
– неосторожно спросила Елена Петровна.

–  У нее нет фамилии!
– ответ отдавал беспощадностью.
– Мамаша этой девочки скрылась из родильного дома, паспорт, с которым она поступила, оказался чужим. То ли она его украла, то ли кто-то потерял.
– Анна Михайловна усмехнулась.
– Да что там, конечно, украла!

–  Какой ужас!
– Елена Петровна закрыла лицо руками.

–  Да, хорошего мало, - красавица не намеревалась дать Козловым передышку.
– В родилке считают, что мамаша не местная, никогда здесь прежде не бывала. Нарочно заехала в наши края с чужим паспортом и теперь уверена, что ее никогда не отыщут. Что же касается девочки, то я обязана вас предупредить. Оля заметно отстает в умственном и физическом развитии от своих сверстников, часто болеет, ей необходимо находиться под постоянным наблюдением врачей…

–  Мы обеспечим!
– клятвенно заверил Александр Иванович.
– У нас она поправится… Для начала мы могли бы брать ее на субботу и воскресенье!

–  Ни в коем случае, девочка нервная, для нее это непосильная нагрузка.
– Анна Михайловна как будто заколебалась.
– Может быть, вы возьмете другого ребенка?

Козловы дружно запротестовали, но она все же продолжала:

–  У нас есть крепкие, здоровые дети. Правда, ни об одном из них я не могу сказать, что его родители - порядочные люди. Детей бросают сволочи и скоты. Впрочем, это вы и сами понимаете. Хорошие родители растят своих чад сами.
– Она помолчала угрюмо.
– Конечно, с любым человеком может произойти несчастный случай, но, повторяю, дети хороших родителей к нам не попадают, их берут бабушки и дедушки, усыновляют друзья…

Красавица самолично выпроводила растерянных и удрученных Козловых за ворота и лишь на прощание немного смягчилась:

–  В этом доме дети, все вместе, счастливы, как обычные дети, а по отдельности каждый носит в себе что-то… малое зернышко, из которого неизвестно что вырастет. Не спешите, подумайте. Оля никуда не денется…

Домой Козловы ехали как с похорон. Автобус невыносимо медленно тащился по слякотному шоссе, по оконным стеклам хлестал дождь пополам с дорожной грязью, народу набилось полно, автобус просырел от мокрой одежды и капающих зонтов. Прижатые друг к другу, они всю дорогу молчали, опасаясь чужих ушей - город маленький, пойдут разговоры, куда и зачем ездили Козловы.

Дома, едва переступив порог, Елена Петровна расплакалась.

–  Какая злость, какое бессердечие! Мы с такой радостью ехали, а она… С таким злым характером работать в детском доме… Не понимаю.
– Елена Петровна переоделась в домашний халатик, спрятала в шкаф новый костюм.
– Ни к чему было наряжаться, как на праздник!
– она легла на диван, укрылась старым шерстяным платком, ее трясло.
– Ну, хорошо, откажи, но зачем же топтать, унижать!

Александр Иванович испуганно бегал по уютной двухкомнатной квартире, вскипятил чайник, заварил чай, достал из серванта вазочки и баночки.

–  Не вставай, я тебе подам. С медком, а?

–  Что-то не хочется меду, - жалобно протянула она.

–  С вареньем! Тебе какого?

–  И варенья не хочется.

–  Мне тоже, - Александр Иванович поспешно убрал со стола все сладкое.

–  Как-то пусто у нас, - Елена Петровна поднялась с дивана, села за стол, кутаясь в серый платок.
– Ужасно пусто, - она пригубила чашку с китаянкой.
– Горячий, пусть остынет.

Александр Иванович размахнулся кулаком по столу и… не ударил, слабо уронил.

–  Я во всем виноват! Я… Моя проклятая мягкотелость. Сколько я из-за нее перестрадал. Шляпа, тюфяк, ничтожество. Я должен был держаться уверенно, настаивать, требовать, наконец. Это наше право. А я мямлил, жевал и… сдался. Сдался при первом нажиме. Что за несчастье иметь такой характер. Лена, ты можешь меня презирать!
– он схватился за голову.
– Лена, ты не видела этих детишек, а я видел. Они такие… - он заскрипел зубами.
– С ними она не злая, она очень добрая, они там все добрые, они мученицы, иначе там нельзя, мученицы или, знаешь, со странностями, как их музыкальная руководительница, а всех чужих и здоровых они ненавидят, никому не верят… И они правы, я понял…