Шрифт:
На соседней койке одиноко суесловил старик Пичугин:
– Мы - люди маленькие, да нами земля держится…
В палату, запыхавшись, вбежала дежурная сестра - с новенькой, ненадеванной пижамой.
– Больной Пичугин, переоденьтесь!… Пойдете со мной!…
– На консилиум?
– Старик мигом вскочил, сдернул рубаху, бесстыдно спустил кальсоны, напялил новую пижаму - она топорщилась магазинными складками, - и медсестра, деловито оглядев обновленного Пичугина, сорвала у него с груди картонный ярлык.
– Пошли!
– скомандовала сестра, и Пичугин двинулся строевым шагом оловянного солдатика. Он был так рад, что забыл о возможности своим уходом уязвить Борисова.
«Сами врачи его затребовали или по просьбе Благосветлова?
– размышлял Борисов.
– Но как бы то ни было, старик Пичугин - личность целеустремленная… Несомненно! Однако что же там с Благосветловым? К какому пришли решению?»
Этот день не родился на свет для спокойствия. Опять открылась дверь, на пороге - решительная женская фигура.
– Где мой Лозовой?
– Только что вышел… - Борисова смутило, что он не сразу признал в вошедшей растрепу. Что-то в ней переменилось. Не прическа, нет, волосы по-прежнему свисают мятой шалью… Но как она смогла пробраться сюда в неприемный день?
– Он волнуется?
– Растрепа плюхнулась на кровать Лозового, закинула ногу за ногу.
– И совершенно напрасно! Вы, мужчины, вообще абсолютные паникеры, - она открывала и закрывала нелепую, с бахромой, сумку, звучно щелкая огромным позолоченным замком.
– Ему предстоит обычная операция… - Она встала, подошла к окну.
– Мне удалось сюда проскочить чисто случайно… У ворот больницы разыгралась нелепейшая сцена… Представляете себе? Я подхожу - там стоит синяя «Волга». Ну, думаю, мадам, конечно, здесь, ее пускают в любой день, не так, как нас, грешных»… И вдруг вижу - она выходит через проходную. За ней пытается выйти старик, в чем-то домашнем, в шлепанцах… Его не пускают… Шум, крик, прибежал врач. Представляете?… Академик решил покинуть больницу. Без разрешения врача, вообще без всяких разговоров. В шлепанцах сесть в машину и уехать. Никаких справок и бюллетеней ему не надо. Ему говорят: «Выслушайте мнение консилиума». Он заявляет: «Оно меня не интересует»… Я пользуюсь всей этой суматохой, шмыгаю через проходную и по пути сюда узнаю, что ваш академик, как его там, не помню фамилии, наплевал на все медицинские авторитеты и сегодня вечером вылетает самолетом к черту на рога, в глушь какую-то, где живет шарлатан и авантюрист, обещавший ему полное исцеление… Что вы на это скажете?
Борисов в ответ неопределенно пожал плечами.
– Мракобесие!
– решительно объявила растрепа.
– Дикое невежество!
– Она пощелкала замком и ушла искать своего Лозового.
«Я опять свободен… - устало подумал Борисов.
– Опять свободен»…
Удивительно теплым оставался апрель до последних дней, а в мае повалил снег - густой, обильный, ослепительный. Все стало бело, да так бело, как не бывает и зимой. А снег все шел и шел, кружил метелью, отчаянно, погибельно.
– Опоздал ты, вот чего!
– ехидно говорил снегу старик Пичугин.
– Всем ты пригож, да уж ни к чему…
Белый май продержался два дня, а потом дожди и ночные туманы съели снег. Лозового повезли в операционную, а Борисов в демисезонном пальто, в велюровой шляпе вышел прогуляться.
Он ходил и к скамейке в дальнем углу парка, под фонарным потрескавшимся столбом, но скворец, видно, еще отсиживался в своем домишке. И женщины Борисов не встретил на знакомом месте, потому что ее там и не могло быть…
И еще два дня
Директор завода Иван Акимович Грачев умер ранней осенью. Смерть дождалась дня тихого и светлого. Не прибрала Грачева в ту зиму, когда на испытаниях изделие завода выкинуло одну скверную штуку, после чего на заводе два месяца трудилась особая комиссия и был у Грачева второй инфаркт. Не прибрала и в иную пору, при других обстоятельствах, как будто для того подходящих. Терпения у нее хватало.
В тот день Грачев приехал с завода часу в девятом - не очень усталый только пожаловался жене, Анне Петровне, что весь день в кабинете было душно. Надел домашнюю вельветовую куртку, не спеша поужинал, просмотрел газеты, потом встал и сказал Анне Петровне:
– Прилягу-ка на часок.
Но вдруг начал клониться набок и упал.
Анна Петровна привычно кинулась к телефону.
Терапевт заводской поликлиники Софья Михайловна жила в соседнем доме. У нее в прихожей, на столике, всегда лежал спортивный чемоданчик. Она схватила чемоданчик и в домашнем халате, в шлепанцах, щелкающих по пяткам, сбежала вниз по лестнице, пересекла залитый асфальтом двор, пробежала мимо освещенных витрин гастронома, деловито отпихнула с дороги нескольких изумленных ее видом прохожих и, нырнув в подъезд, шумно задышала, готовясь штурмовать третий этаж.
Три минуты было от ее двери до грачевской - четыре, если переодеваться. Никакая «скорая» так скоро не приезжает.
Софья Михайловна знала, что дверь у Грачевых уже открыта, и не стала звонить, вошла как к себе домой, привычно щелкнула застежкой чемоданчика, накинула поверх домашнего докторский халат, без которого не посмела бы коснуться ампулы, вынула из коробочки с надписью «Грачев» все, что Грачеву в таких случаях полагалось, и подошла к нему. Грачев лежал на полу, неловко подвернув левую руку под спину. Софья Михайловна, даже не дотронувшись, вдруг почувствовала, что на этот раз ничем не сможет помочь…