Болау стал чаще бывать у нее и со временем забыл о всяких мерах предосторожности. Начал даже подумывать, что неплохо было бы провести у нее отпуск. Он понимал, что это связано с большим риском, но идея захватила его, и он уже был не в силах противостоять ей.

…Болау сидел на кровати и еще и еще раз старался все обдумать. Казалось, все предвещало успех. Вчера он получил письмо от жены. Она опять упоминала о материальных трудностях. Из последнего жалованья Болау выслал ей всего двести марок.

Сейчас Болау думал не о письме, а о том, как лучше использовать его для осуществления намеченных планов. Ведь многие видели, что он получил письмо. На следующий день Болау решительно надел фуражку и направился к командиру.

— Что у вас, товарищ Болау?

— Вчера получил письмо от жены. Сын серьезно заболел. Нельзя ли мне съездить домой? В понедельник утром вернусь.

— Сочувствую вам, товарищ Болау. Что с вашим ребенком?

— Не знаю… Жена не написала, что с ним. Берген перелистал караульную ведомость.

— Письмо с вами?

— Нет. К сожалению, я его сжег. Не имею обыкновения хранить письма. Мне его принес сам гауптфельдфебель.

«Если мальчик действительно болен, Болау следует отпустить», — решил про себя Берген.

— Хорошо, можете ехать. Пусть гауптфельдфебель занесет вас в книгу отпускников. В понедельник с первым поездом вернетесь.

— Спасибо, товарищ младший лейтенант!

Гейнц Заперт ворочался в постели. «Я должен все рассказать! Никто меня не съест…»

— Не хочешь погулять? — спросил Гейнца Юрген Гросман. — Ты ведь свободен.

— Нет.

Юрген продолжал работать над своим докладом к следующему собранию молодежи. Неожиданно к нему подскочил Заперт. Лицо его выдавало сильное беспокойство.

Юрген отложил ручку в сторону и посмотрел Гейнцу в глаза.

— Ну, выкладывай! Я давно уже приметил, что тебя что-то волнует.

Заперт решился.

— Юрген, скажи, можно ли назвать дружбой такое: ты знаешь о свинстве и молчишь, потому что его совершил твой приятель?

— Смешно! Ты сам знаешь.

— Отвечай, не увиливай.

— Ну, если ты настаиваешь, пожалуйста. Все мы должны помогать друг другу. Но покрывать свинство… Это не дружба. Этим не поможешь. Наоборот, сам станешь соучастником. Вот так.

Заперт уставился в стол.

— Ты что-нибудь утаил? — спросил Юрген.

— Да. Но больше молчать не могу. Скажи, как мне быть?

— Но я же ничего не знаю! О чем идет речь? — Юрген схватил Гейнца за руку. — Рассказывай!

— Юрген, я… я знаю, кто разбил окно в часовне и повредил крест. Я присутствовал при этом… Это Вилли Болау…

— И ты участвовал в этом деле?

— Нет. Разве это имеет значение. Гросман подскочил на стуле.

— Ты должен рассказать все! Болау сегодня поехал домой, сказал, что у него болен сын. А если он лжет?

— Рассказать все! — простонал Заперт, обхватив голову руками.

— Не болтай! Лиха беда начало! Возьми себя в руки, ты все-таки член партии! Пойдем вместе!

Заперт решительно поднялся…

Лейтенант Рэке молча выслушал ефрейтора.

— Как вы могли так долго молчать, товарищ Заперт? Разве вам не известно, какие мы испытываем трудности?

— Знаю, товарищ лейтенант. Уже давно. Боялся…

Рэке поднялся.

— Я доложу командиру заставы, как только он вернется. Однако благодарю вас за ваше, хотя и запоздалое, признание, товарищ Заперт. Вы, конечно, понимаете, что вам придется держать ответ перед партийной организацией.

— Понимаю! И считаю это справедливым, товарищ лейтенант.

Рэке пожал Заперту руку.

— Хорошо, можете идти. Не отлучайтесь до приезда начальника заставы.

— Слушаюсь, товарищ лейтенант.

Понедельник. Утро. Мотоцикл с коляской быстро приближался к цели. В субботу вечером Берген получил по телефону разрешение начальника отряда разобраться в деле Болау и сейчас направлялся туда, где жили его жена и сын. Дорогой он упрекал себя в том, что, не проверив доводов, выдвинутых Болау, отпустил его.

Заперт! Ведь он, Берген, всегда следил за его ростом. И вот парень сумел перебороть себя. Допустил серьезную ошибку, оступился, но не упал.

Справа показались трубы калийного завода, где некогда работал Болау.