Сомнение - родной брат стыда. Если стыд зависит от сознания своей прямоты и открытости, то сомнение имеет дело с осознанием того, что ты имеешь лицевую и обратную стороны (перед и зад), и особенно того, как ты выглядишь со спины, то есть за пределами видимости. Эта задняя часть тела с ее агрессивным и либидным фокусом - сфинктерами и ягодицами - может оказаться логически доминирующей именно потому, что ребенок не может ее видеть. Возникающее на этой основе компуль-сивное сомнение может проявляться у взрослого человека в параноидных страхах, касающихся невидимых преследователей, угрожающих сзади. В подростковом возрасте оно подчас проявляется во временном, но тотальном сомнении в себе, в ощущении того, что все, что осталось в прошлом ("за") - детское окружение и ранние проявления личности, - не выливается теперь в предпосылки для начала новой жизни. Возможно, все это потом будет отвергнуто в намеренном выставлении напоказ своих темных, неприглядных сторон с привлечением "грязных" ругательств, обращенных к миру и к самому себе.

Так же как и в случае с "оральной" личностью, ком-пульсивная, или "анальная", личность имеет как свои нормальные аспекты, так и проявления, выходящие за пределы нормы. Некоторая импульсивность дает человеку, свободу выражения, равно как некоторая компульсив-ность весьма полезна в делах, требующих порядка, пунктуальности и чистоты, хотя обе эти характеристики являются, конечно, компенсаторными чертами личности. Вопрос всегда заключается в том, остаемся ли мы хозяевами модальностей, вследствие чего вещи становятся более управляемыми или правила начинают доминировать над самим управляющим.

Требуются и выдержка, и гибкость, чтобы правильно воспитать волю ребенка - помочь ему превозмочь свое чрезмерное упрямство, развить его "добрую волю" и (обу-

122

чая его быть послушным в каких-то важных делах) поддержать его автономное чувство свободы воли. Что касается психоанализа, то он в первую очередь сосредоточивал внимание на слишком раннем приучении к горшку и на неоправданном пристыжении ребенка как на причинах его отчуждения от своего тела. Психоаналитиками была по крайней мере предпринята попытка сформулировать, чего не надо делать в отношении ребенка. Из анализа жизненного цикла можно извлечь немалое число таких предупреждений. Однако избыток таких формулировок может породить суеверные запреты у тех, кто склонен скрупулезно выводить четкие правила из всех этих весьма смутных предостережений. Мы постепенно учимся тому, чего не делать с такими-то детьми такого-то возраста; но мы должны все же научиться и тому, что делать, - научиться весело и легко, как бы между делом. Причем эксперт-психолог может задать лишь общие рамки некоторых рекомендаций, внутри которых воспитатель сам должен выбрать то, что ему подходит. Как показывают последние сравнительные исследования, характер и степень чувства автономии, которые родители могут сформировать у своего малыша, зависят от их чувства собственного достоин-ства и личностной независимости. Мы выше уже высказывали предположение о том, что детское чувство доверия является отражением веры родителей; так же и чувство автономии есть отражение родительских чувств собственного достоинства и самостояния. Для ребенка не столь важны наши отдельные поступки, его в первую очередь волнует наша жизненная позиция: живем ли мы как любящие, помогающие друг другу и твердые в своих убеждениях люди или что-то делает нас злыми, тревожными, внутренне раздвоенными.

Какой же социальный институт охраняет приобретения этой стадии, продолжающие существовать и в дальнейшем? По-видимому, базисная потребность человека в очерчивании границы своей автономии имеет институциональную защиту в принципе законности и порядка, который и в обыденной жизни, и в установленном законодательстве распределяет для каждого человека его привилегии и ограничения, его права и обязанности. Только чувство справедливо распределенной автономии воспитывает у родителей такой способ обхождения с маленьким индивидом,

123

который выражает скорее надперсональное принуждение, чем деспотичное выяснение прав. Важно подробно остановиться на этом положении, поскольку многое в сохраняющихся у человека с детства чувствах сомнения, негодования от перенесенного наказания или ограничения, общих для многих детей, является следствием родительских фрустраций, связанных с женитьбой, работой, гражданской жизнью. Если в детстве мы ожидаем от жизни высокой степени личной автономии, уважения, благоприятных возможностей, а затем, во взрослой жизни, обнаруживаем, что наша жизнь подчинена внеличной организации и машинерии, слишком сложной для нашего понимания, результатом может оказаться глубокое хроническое разочарование, которое делает нас неспособными даровать друг другу или своим детям определенную меру автономии. Вместо этого, напротив, нами может завладеть иррациональный страх потерять остатки своей автономии или подвергнуться притеснению, ограничению, сужению свободы своего волеизъявления какими-то анонимными врагами и одновременно, что весьма парадоксально, страх быть недостаточно контролируемым, когда не говорят, что надо делать.

Мы вновь подробно охарактеризовали моменты борьбы и побед одной стадии детского развития. Каков вклад этой стадии в кризис идентичности - как в формирование идентичности, так и в развитие определенного типа отчуждения спутанной идентичности? Стадия автономии, безусловно, заслуживает особого внимания, так как именно в ней "вытанцовывается" первая эмансипация от матери. Есть клинические основания (они будут обсуждены в главе, посвященной спутанной идентичности) полагать, что отрочество, уходя прочь от всей детской жизни, от привычного окружения, во многом повторяет эту первую эмансипацию. По этой причине более всего бунтующие молодые люди могут частично (а иногда полностью) регрессировать к требовательным и одновременно жалобным поискам руководства, которое их бесстыдная независимость, по-видимому, отвергает. Однако, не говоря уже об этих "клинических" основаниях, общий вклад рассматриваемой стадии - мужество быть независимым индивидом, который сам может выбирать и строить собственное будущее.

124

Мы говорили, что самая ранняя стадия оставляет в развивающемся человеке свой след, который на многих иерархических уровнях, и особенно в индивидуальном ощущении идентичности, может иногда отозваться сознанием того, что "Я есть то, что, надеюсь, я имею и даю". Аналогично можно определить и последствия стадии автономии: "Я есть то, чего я могу свободно желать"7.

3. Детство: антиципация ролей

Будучи твердо уверенным в том, что он - самому себе принадлежащая персона, ребенок теперь должен выяснить, какой же именно персоной он может стать. Он, конечно, глубоко и полностью "идентифицировался" со своими родителями, которые в целом казались ему могущественными и прекрасными, но в отдельных случаях - довольно неблагоразумными, непривлекательными и даже небезопасными. Три линии развития составляют стержень этой стадии, готовя одновременно ее кризис: (1) ребенок становится более свободным и более настойчивым в своих движениях и вследствие этого устанавливает более широкий и, по существу, не ограниченный для него радиус целей; (2) его чувство языка становится настолько совершенным, что он начинает задавать бесконечные вопросы о бесчисленных вещах, часто не получая должного и вразумительного ответа, что способствует совершенно неправильному толкованию многих понятий; (3) и речь, и развивающаяся моторика позволяют ребенку распространить свое воображение на такое большое число ролей, что подчас это его пугает. Как бы то ни было, из всего этого ребенок должен выйти с чувством инициативы как базисным для реалистического ощущения собственных амбиций и целей.

Каковы тогда критерии целостного чувства инициативы? Критерии развития всех обсуждаемых здесь "чувств" одни и те же - кризис, сопровождаемый какими-то новыми отчуждениями, разрешается следующим образом: ребенок неожиданно начинает чувствовать себя "в большей степени собой", более любимым, более расслабленным, более ярким в своих суждениях - иными словами, по-новому витальным. Внешне он выглядит очень активным, владеющим избытком энергии, что позволяет ему быстро

125