На протяжении всего детства происходит пробная кристаллизация идентичности, которая заставляет индивида чувствовать и верить (начиная с наиболее осознаваемых аспектов) в то, что, если он приблизительно знает, кто он такой, ему необходимо лишь понять, что эта уверенность в себе вновь может стать жертвой разрыва самораз-

170

вития. Примером может служить разрыв между требованиями, предъявленными конкретным окружением "маленькому мальчику", и ими же, предъявленными "большому мальчику", который в свою очередь может удивиться, почему сначала его заставили поверить, что быть маленьким прекрасно, только для того, чтобы потом заставить изменить этот не требующий усилий статус на специфические обязанности "большого". Такой разрыв может в любое время привести к кризису и требует решительного стратегического моделирования действия, ведущего к компромиссам, которые могут быть компенсированы только последовательным нарастанием чувства реальности достижений. Остроумный, или жестокий, или хороший маленький мальчик, который становится прилежным, или вежливым, или твердым, выносливым большим мальчиком, должен быть способен - и ему должна быть дана для этого возможность - соединить оба ряда ценностей в ту идентичность, которая позволяет ему в работе и игре, в официальном и интимном поведении быть (и позволять другим быть) комбинацией большого и маленького мальчика.

Общество поддерживает это развитие в том смысле, что дает ребенку возможность на каждой стадии ориентироваться в направлении полного "жизненного плана" с его иерархией ролей, представляемых индивидами различных возрастов. Семья, соседи и школа обеспечивают контакты и пробную идентификацию с младшими и старшими детьми, с молодыми и старыми взрослыми. У ребенка в результате множества успешных пробных идентификаций начинают складываться ожидания по поводу того, что значит быть старше и что означает быть моложе, ожидания, (которые становятся частью идентичности по мере того, JaK они, шаг за шагом, проверяются психосоциальным опытом.

Установившаяся к концу отрочества идентичность включает в себя все значимые идентификации, но в то же время и изменяет их с целью создания единого и причинно связанного целого.

Первоначально критические фазы жизни были описаны в психоанализе в терминах инстинктов и защит, то есть как "типичные угрожающие ситуации"10. Психоанализ в большей степени интересовало влияние психосексуальных кризисов на психосоциальные и другие функции, а не

171

специфические кризисы, вызываемые созреванием каждой функции. Возьмите, к примеру, ребенка, который учится говорить: он овладевает одной из основных функций, обеспечивающих чувство индивидуальной автономии, и одним из основных средств расширения радиуса действия "давать-брать". Простая индикация способности издавать преднамеренные звуки в скором времени заставит ребенка "сказать, что он хочет". Правильная вербализация поможет ему привлечь к себе то внимание, которое раньше оказывалось ему в ответ на жесты, обозначающие нужду в чем-то. Речь не только неуклонно совершенствует индивидуальные характеристики его голоса и манеры говорить, она также определяет его как субъекта, способного отвечать окружающим. Они в свою очередь ожидают, что с этих пор ему и для понимания потребуется гораздо меньше жестов и пояснений. Более того, произнесенное слово - это договор. Это неизменяемый аспект, запоминаемый другими, хотя ребенок достаточно рано узнает, что определенные действия (взрослого по отношению к нему) подвергаются незаметному изменению, тогда как другие (его по отношению к ним) - нет. Это существенное отношение речи не только к миру сообщаемых фактов, но и к социальной ценности вербальных достижений является стратегическим среди переживаний, характеризующих развитие "эго". Это и есть тот психосоциальный аспект, который мы должны изучить для того, чтобы отнести его к уже известным на сегодняшний день психосексуальным аспектам, представленным, например, в аутоэротическом наслаждении речью, в использовании речи в качестве орального или любого другого эротического "контакта" или в таком органически обусловленном феномене, как произносимые или непроизносимые звуки или части слова. Таким образом, ребенок продвигается вперед в использовании голоса и слов, различных комбинаций воя и пения, суждений и споров для нового элемента будущей идентичности, так называемого элемента "человека, который говорит и с которым говорят определенным образом". Этот элемент в свою очередь будет соотнесен с другими элементами развивающейся идентичности ребенка (он умный и/или симпатичный и/или выносливый), будет сравниваться с другими людьми, живыми или мертвыми, считающимися идеальными или ужасными.

172

функцией "эго" является интеграция психосексуального и психосоциального аспектов на данном уровне развития и в то же время интеграция отношений вновь появившихся элементов идентичности с уже имеющимися с целью ликвидации неизбежных разрывов между уровнями личностного развития. Ранние кристаллизации идентичности могут возникать при условии возникновения конфликта, заключающегося в том, что изменения в качестве и количестве побуждений, экспансия в менталитет и появление новых, часто противоречивых социальных требований - все вместе делает предыдущие приспособления недостаточными, а прежние достижения - сомнительными. Однако такой эволюционный и нормативный кризис отличается от навязанного, травмирующего и невротизирующего кризиса тем, что сам процесс роста порождает новую энергию, подобно тому как общество предоставляет новые специфические возможности в соответствии с доминирующими в нем на данный момент понятиями о фазах жизни. С генетической точки зрения процесс формирования идентичности возникает как развивающаяся конфигурация - конфигурация, которая путем успешного синтеза и ресин-теза "эго" постепенно устанавливалась на протяжении всего детства. Эта конфигурация постепенно включала в себя конституционально обусловленные свойства, идеосинкре-тические потребности либидо, хорошие способности, значимые идентификации, эффективные механизмы защиты, успешные сублимации и последовательно принимаемые роли.

Окончательное соединение всех сходящихся в одной точке элементов идентичности (и отказ от дивергентных элементов)11 оказывается весьма трудной задачей: как может такая "ненормальная" стадия развития, как отрочество, рассматриваться как завершающая? Не всегда легко понять, что, несмотря на сходство симптомов и проявлений отрочества и невротических и психотических симптомов и проявлений, отрочество все же является не болезнью, а нормативным кризисом, то есть нормальной фазой возникшего конфликта, характеризующейся кажущейся неустойчивостью "эго", с одной стороны, и высоким потенциалом роста - с другой. Невротический и психотический кризис обусловливается конкретной причиной, возрастающей затратой энергии, необходимой для защиты, и углубляющейся психосоциальной изоляцией, в то время

173

как нормативные кризисы относительно более обратимы и отличаются избытком энергии, оживляющей дремлющую тревогу и возбуждающей новый конфликт, но в то же время поддерживающей новые, более широкие функции "эго". То, что в результате предвзятости может показаться проявлением невроза, часто является только отягощенным кризисом, который может самоликвидироваться и даже внести свой вклад в процесс формирования идентичности. Конечно, справедливо, что подросток на заключительной стадии формирования идентичности страдает от смешения ролей более глубоко, чем когда-либо прежде или когда-нибудь будет страдать еще. Справедливо также и то, что такое смешение делает многих подростков беззащитными перед неожиданными ударами латентных злокачественных нарушений. Но важно подчеркнуть, что диффузная и уязвимая, отстраненная и несовершенная, но требовательная и самоуверенная личность не слишком невро-тичного подростка включает в себя множество элементов полуосмысленных ролевых переживаний типа "я запрещаю тебе" и "я запрещаю себе". Таким образом, большая часть этих "смешений" должна рассматриваться как социальная игра - это настоящий генетический преемник детской игры. Аналогично развитие "эго" подростка требует и разрешает шутовство, а в случае запрета на него - фантазии и интроспекции. Мы склонны бить тревогу, когда подросток обнаруживает "близость к сознанию" своих опасных фантазий (фантазии, которые подавлялись на ранних стадиях и будут подавляться позже), особенно если мы, в нашем рьяном стремлении "довести до сознания" посредством психотерапии, начинаем давить на того, кто узнал уже чуть больше о "пропасти" бессознательного. Осознание подростком некоторого количества "пропастей" - нормальное экспериментирование с переживаниями, которые таким образом становятся более подконтрольными для "эго"; возникнув, они не оказываются преждевременно связанными с неизбежной серьезностью переростков или невротичных взрослых. То же самое можно сказать и о подростковой "подвижности" защитных механизмов, вызывающей интерес у ряда клиницистов. В целом эта подвижность не является патологией, поскольку отрочество - это кризис, в котором только "подвижная" защита способна преодолеть чувство давления внутренних и внешних требований и в котором только эксперименти-

174

рование и ошибки могут создать наиболее удачные средства самовыражения.

В общем, можно сказать, что предрассудки относительно социальной игры подростков, подобные тем, которые мы имеем относительно детской игры12, не так легко преодолеть. В качестве альтернативы мы предполагаем, что такое поведение является иррациональным, в нем нет необходимости, оно исключительно регрессивно и невротич-но. Как когда-то принижалось значение спонтанных игр детей в пользу игры в одиночестве, так сейчас "единство" поведения подростковой группы может быть неверно оценено вследствие нашего интереса к отдельному подростку. Берут ли начало вновь приобретенные данным подростком способности в детском конфликте, в значительной степени зависит от ценных, с его точки зрения, в группе сверстников возможностей и вознаграждений, равно как и от тех формальных путей, при помощи которых общество стимулирует переход от социальной игры к экспериментированию, а затем и к достижениям, причем все они должны быть основаны на имплицитном взаимном контракте между индивидом и обществом.

Является ли чувство идентичности сознательным? Иногда оно кажется слишком осознанным. Находясь под давлением витальных внутренних потребностей и жестких внешних требований, продолжающий экспериментировать индивид может стать жертвой преходящего острого осознания идентичности, что составляет общее содержание многих типичных для юности форм "самоосознавания". Там, где процесс формирования идентичности затянут во времени (фактор, способствующий творческому росту), на первый план начинает выступать озабоченность образом "я". Таким образом, больше всего мы знаем о нашей идентичности именно тогда, когда мы вот-вот ее достигаем либо находимся на пороге кризиса и чувствуем действие спутанной идентичности. Этот синдром мы опишем ниже.