Сюда необходимо также включить некоторые формы снобизма верхних классов, поскольку иногда они позволяют отрицать спутанность идентичности, обращаясь к тому, что молодой человек не заработал самостоятельно, а именно к богатству родителей, происхождению, славе либо к таким вещам, как стиль или форма искусства. Но здесь тоже есть снобизм "ниже нижнего", который основан на гордости за достижение сходства с ничтожеством. В любом случае многие больные и отчаявшиеся старшие подростки, столкнувшиеся с конфликтом, скорее проявят себя никем или кем-то тотально ничтожным или даже мертвым, и это будет их свободным выбором, чем кем-то неопределенным. В гл. II мы попытались показать склонность людей к "тотальной" переориентации в тех случаях, когда реинтеграция в относительную "целостность" кажется невозможной, что обычно происходит на критических стадиях развития. Однако здесь мы не можем обсуждать те случаи переориентации, которые ведут к психотическому разрыву14.

Специфические факторы семьи и детства

Обследуя пациентов с некоторыми патогенетическими тенденциями, мы склонны спрашивать себя, что общего у них с их родителями. Я думаю, можно сказать, что в наших случаях общим для значительного числа матерей является ряд черт, прямо не зависящих от их реального социального статуса. Во-первых, это провозглашаемое стремление к власти, претенциозность или намерение "держаться за что-то". Они, как правило, склонны отвергать понятия чести и интеллектуальности в пользу видимости здоровья или статуса, благопристойности и "счастья"; фактически они пытаются заставить своих детей претендовать на "природную" и "правильную" социаль-

186

ность. Во-вторых, они обладают специфическим качеством проницательной вездесущности; их обычные голоса, равно как и тишайшие вздохи, на деле оказываются острыми, занудными или раздражающими, от которых нигде нет убежища.

Одного из наших пациентов на протяжении всего детства мучал один и тот же повторяющийся сон о паре ножниц, кругами летающих по комнате. Ножницы в данном случае символизировали голос матери, резкий и режущий слух. Матери, подобные этой, любят своих детей, но любят отчаянно и назойливо. Они сами настолько изголодались по одобрению и признанию, что изводят своих малышей бесконечными жалобами, особенно по поводу отцов, почти умоляя детей оправдать свое материнское существование их собственным существованием. Они очень ревнивы и весьма чувствительны к чужой ревности. Для нас особенно важно, что матери слишком ревнивы к любому проявлению идентификации ребенка с отцом или, что еще хуже, к тому, что ребенок строит свою идентичность на идентичности отца. Необходимо добавить, что эти матери максимально сосредоточены на нашем пациенте. За постоянными жалобами матери о том, что отец не смог сделать из нее женщину, стоит жалоба, глубоко ощущаемая как матерью, так и ребенком, что пациенту не удалось сделать из нее мать. Неизбежен вывод о том, что наши пациенты в свою очередь с самого начала своей жизни глубоко ранили своих матерей, отстраняясь от них вследствие полной непереносимости того, что на первый взгляд кажется лишь различиями в темпераменте. Между тем эти различия оказываются только крайним выражением сущностного сходства; это дает мне основания полагать, что общим для выраженного стремления пациента к уходу или неосознанному действию и отчаянной социальной навязчивостью матери является общая социальная уязвимость.

То, что я здесь описываю, является, в своих менее выраженных формах, настолько типичным, что не может считаться единственной причиной болезни ребенка, тем более что на все дети из одной семьи страдают в равной степени. Необходимо также помнить, что к моменту, когда мы встречаемся с подобными матерями, они уже обладают двойной защитой. Но я думаю, мы можем с уверенностью сказать, что здесь мы вновь встречаемся с реципрокной

187

негативной реакцией матери и ребенка, являющейся злокачественной противоположностью взаимности.

Отцы, преуспевающие по службе, дома не могут противостоять своим женам в силу чрезвычайной зависимости от них. Отсюда и возникающее у них чувство глубокой ревности по отношению к своим детям. Их инициатива и целостность либо подавляются назойливостью жены, либо пытаются обойти ее, испытывая при этом чувство вины, в результате чего мать становится все более несчастной, унылой и "жертвенной" в требованиях ко всем своим детям или к некоторым из них.

Что касается отношения наших пациентов к братьям и сестрам, то они кажутся более симбиотическими, чем обычные отношения сиблингов. Вследствие "голода идентичности", пережитого в раннем детстве, наши пациенты склонны привязываться к одному брату или сестре так, как это обычно бывает у близнецов1^, с той лишь разницей, что здесь мы имеем одного из близнецов, как если бы мы пытались воспитывать неблизнеца как близнеца. Мы пасуем перед той тотальной идентификацией у ближайших сиблингов, которая идет дальше "альтруизма идентификации", описанного Анной Фрейд16. Это аналогично тому, как если бы наши пациенты отдали свою собственную идентичность идентичности брата или сестры в надежде сделать ее больше и лучше в результате слияния. В определенные периоды это приносило им успех, но разочарование, которое должно последовать за разбиением искусственного "близнячества", оказывается более травмирующим. За внезапным озарением следуют гнев и паралич - это случается и в близнецовой паре, - поскольку идентичности хватает только одному, а другому следует уйти из нее.

Истории раннего детства наших пациентов в целом удивительно спокойны. Часто наблюдается незначительный детский аутизм, но он обычно рационализируется родителями. Может сложиться впечатление, что степень злокачественности острой спутанности идентичности в старшем подростковом возрасте зависит от широты этого раннего аутизма и что он будет определять глубину регрессии и возврата к старым интроекциям. Что касается перенесенной в детстве или юности травмы, то здесь следует сказать, что большинство наших пациентов перенесли сильную физическую травму либо в период Эдипова комплек-

188

са, либо в раннем пубертате, причем обычно это происходило в связи с отделением от семьи, от дома. Этой травмой может являться операция, поздний физический дефект, несчастный случай, острая сексуальная травмати-зация и т.д.

В противном случае ранняя патология превращается в то, что мы считаем типичным для преимущественно психиатрического диагноза. Ясно, что спутанность идентичности не является клиническим диагнозом. Но по-прежнему остается открытым вопрос, можно ли, например, спутанность идентичности параноидного типа рассматривать как случай паранойи, которая иногда манифестирует в юности, или как предрасположенность к паранойе, отягощенной острой спутанностью идентичности, которая относительно обратима. Мы не имеем возможности рассматривать здесь этот "технический" вопрос. Но из всего нашего обсуждения выступает другая критическая проблема. Этой проблемой является обсуждавшаяся в социологических терминах Кай Т. Эриксон17 опасность того, что пациент этой возрастной группы будет выбирать именно роль пациента в качестве базиса для формирования идентичности.

IV. Социальный очерк:

от индивидуальной спутанности -

к социальному порядку

Представив картину всех условий острой спутанности идентичности, я бы хотел теперь каждый из описанных симптомов соотнести с двумя феноменами, зримо отделенными друг от друга: детство индивида и история культуры. Поскольку мы считаем само собой разумеющимся, что конфликты, с которыми мы встречаемся в наших случаях, в более или менее выраженной форме являются в принципе общими для всех индивидов, то представленная кар-* тина оказывается лишь искаженным отражением нормального состояния подростка, мы можем теперь спросить, йо-первых, каким образом это состояние способно оживить старые детские конфликты и, во-вторых, какие возможности предоставляет культура "нормальным" молодым людям для того, чтобы они могли преодолеть те силы, которые тянут их назад, к регрессии, а также найти сред-