Дмитрий нервничал, князь Ростовский не спешит. Верно, хочет прийти к месту, не заморив долгим переходом ни воинов, ни коней.

Не было Дмитрию ответа и от государя. А вот воевода Киселев и царевич Джаналей уведомили, что ведут к нему на подмогу свои конные полки.

Минул май…

С приходом воеводы Киселева и Джаналея князь Дмитрий снова подступил к Казани. Опоясали полки белокаменные стены кремля, а пешие ратники осадили Аталыковы и Крымские ворота. Конница Киселева и Джаналея через Казанку-реку переправилась, остановилась на том берегу.

С высоты стен казанцы русских воинов задирают, стрелы пускают. Воевода Киселев крепость обстрелял, а на третий день закончился пороховой заряд. Попробовали русские мостовики наладить через речку Булак переправу, чтоб закрыть Царевы ворота, но темник Омар конницу выпустил, отбил их.

Посовещались воеводы. Не так и высоки стены, а приступом не возьмешь, укреплены изрядно.

Постояла русская рать под Казанью, посад сожгла и отступила. Малые силы. Ко всему дозоры донесли, Абдула и Назиб в спину Киселеву и Джаналею нацелились.

День воскресный. Отслужив обедню, митрополит Симон вышел на паперть собора. Нищие и юродивые подлезли под благословение. Осенил одним крестом всех и, постукивая по булыжникам посохом, направился в княжеские хоромы. По пути останавливался, подолгу смотрел на зеленые кусты сирени, трогал молодые нежные листья липы, качал головой, причмокивал от удовольствия, и на высохшем лице — печать благодушия и умиротворения.

У высокого княжьего крыльца два караульных воина осторожно взяли митрополита под руки, помогли подняться по крутым ступенькам. А когда Симой скрылся в хоромах, один из воинов сказал товарищу:

— Велик сан митрополичий, ан не хотел бы я иметь его.

Второй возразил:

— Отчего, почет какой!

— Чести много, да ни семьи те, ни детей.

— Этакому старцу жена ни к чему.

— Не всегда он древним был. Верно, и молодость знал.

Государь встретил митрополита, провел к креслу. Сам уселся напротив.

— Зачем, отче, трудился, шел? Прислал бы монаха, я бы тебя навестил, коль понадобился.

— Без нужды зашел яз к те, сын мой, — замахал рукой митрополит. — Давно не видел тебя, вот и надумал проведать.

— Спасибо, отче, за память. Знаю, печешься ты обо мне.

В голосе Василия Симон уловил насмешку, но оставил ее без внимания. Сказал печально:

— Слышал яз, будто воинство наше от басурманской Казани поворотило.

Василий ответил сурово:

— За то спрос будет с воевод, отче. Тебе же с попами молиться надобно с усердием, чтоб даровал Бог победу брату моему Дмитрию. Ныне послал я к нему на подмогу князя Холмского.

— Господь не оставит нас без милости своей! — Симон перекрестился. — И еще слышал яз, что ты зело зол на боярина Родиона Зиновеича. Так ли то?

— Отче, — Василий поднялся, — вели в мирских делах мне судить. Коли же ты о боярине Тверде печешься, то отвечу, грех на нем большой.

— Господь учил нас прощать вины! — Симон поднял палец кверху. — Яко и он прощает нам вины наши.

— Твердя достоин, чтоб дьяк Федька с него допрос учинил в избе пыточной.

— Родион Зиновеич древнего боярского рода, помни то, сын мой.

— Он, отче, не передо мной виновен, а перед Москвой!

— Не казни бояр, сын мой, черни на потеху.

Симон поднялся, поправил клобук, сказал уже о другом:

— Поглядел яз на тебя, сын мой, теперь к себе отправлюсь.

Василий поклонился. Уже у двери пообещал:

— Прости, отче, коли что не так говорил. О Тверде же обещаю подумать.

Оставшись один, Василий долго стоял недвижимо.

«Бояре — что осы в гнезде. Одну тронь, все кидаются. Не успел Родиона наказать, как за него вишь какие заступники сыскались. А намедни Соломония тоже».

И Василий припомнил утренний разговор с женой. Соломония спросила его:

— Слыхала, будто боярина Твердю казнить собираешься?

Василий ответил ей грубо:

— А твое какое дело?! К чему печаль?

— Не замай бояр, они опора твоя!

— Так-то и опора, — насмешливо прищурился Василий. — Кои плечо подставляют, тех не оттолкну. Кои же подножку готовят, не милую. И ты, Соломония, прошу в дела мои государственные нос не совать и за бояр-отступников либо провинившихся в защиту не идти.

Василий покачал головой, сказал сам себе:

— Быть бы тебе, боярин Родион, пытанным дьяком Федькой, да уж ходатаи у тя сильны.