С гиканьем и визгом пронеслись мимо Вассиана всадники, едва успел он в сторону отпрянуть. Скрылись. Толпа снова прихлынула. Мужик снегом кровь со лба отер, выругался, погрозил вслед великому князю.

— Избави меня от лукавого, — вздохнул Вассиан и, приподняв полы тулупа, покинул площадь.

А у Михайлы Плещеева в хоромах дым коромыслом. Стряпухи и отроки с ног сбились. Гостей хоть и мало, но с ними сам государь. Зубоскалят, вспоминают, как люд на Красной площади распугали.

Василий грудью на стол навалился, глазищами по горнице шарит, слушает. Боярин Лизута не знает, как и угодить великому князю. Голос у оружничего сладкий, в душу лезет.

— Осударь-батюшка, а кого-то я приметил в толпе? Хи-ха!

Василий взгляд на Лизуту перевел.

— Косой Вассиан жался. Ну ровно нищий. Хе-ха!

— Уж не его ли ты, Михайло, плеткой угостил? — затрясся в смехе великий князь, и все грохнули.

— Еретика косого и хлестнуть бы не грех. Экий ты, Лизута, не мог мне загодя на него указать, — вторит Плещеев.

— Попы на Руси завсегда мнят свою власть выше великокняжеской. Ан нет, выше государя не летать, — снова вылил словесного елея Лизута.

Василий недовольно поморщился. Лизута оборвал речь.

В горнице наступила тишина. Государь положил на стол крупные, жилистые руки. Потом вперился в Плещеева:

— Заголосил бы ты, Михайло, кочетом, — сказал и откинулся к стенке.

Плещееву дважды не повторять, мигом на лавке очутился, голову вверх задрал, руками, что крыльями, захлопал, на все хоромы закукарекал.

— Ай да Михайло, угодил! — пристукнул Василий ладонью по столу. — Уважил. Вижу, любишь меня.

Плещеев с лавки долой, великому князю поясной поклон отвесил.

— Верю, Михайло, верю, — похлопал его по плечу Василий.

А тот рад без меры, потешил государя. Тут же, еще дух не перевел, склонился чуть ли не к самому уху Василия, новое спешит выложить.

— Государь, — таинственно зашептал Плещеев. — Курбский-князь отроковицу от тя прячет, князя Глинского племянницу. Хоть летами она еще не выдалась, а собой хороша. Ух-ха! Видать, Курбский дожидается, Елена в сок и невеста ему.

— Князь Семен не дурак, — снова хихикнул Лизута.

У Василия брови сбежались на переносице. Сказал — отрезал:

— На девку погляжу, а с Семена спрошу, — и поднялся из-за стола. — А пока же кличь, Михайло, твоих холопок, веселья желаю. Да песенников не забудь, пущай душу взбодрят.

— Мигом, государь! — крутнулся Плещеев. — Ух, и порадую я тебя…

Боярская вотчина. Московские рати. За здравие княжны Елены. Твердина хворобь. Дьяки посольские. Боярин Твердя ответ держит. В замке виленского воеводы. Жалостливые тиуны государю не надобны!

Боярин Иван Никитич воротился с поля. Весна погожая, к урожаю, и на сердце радостно. Боярину Пушкарный двор — бельмо в глазу. И смрадно, и грохотно. Загнал его великий князь силком к мастеровому люду, приставил для догляда. Да боярское ль это дело? На то немчишка Иоахим есть.

Версень на Пушкарный двор ходил так, для отвода глаз. Явится к полудню, голос подаст — и в караульную избу к печи.

А с теплом совсем невмоготу боярину. Потянуло в сельцо. Тиун тиуном, да свое око не помеха…

Сельцо Сосновка у Ивана Никитича невелико, да место красивое, лес и речка. С высоты холма, где боярское подворье, поле как на ладони.

Спозаранку Версень объехал верхом угодья, поглядел, как крестьяне пашут да не мелко ли. На подворье воротился, в амбар заглянул. Бабы зерно в кули рогозовые насыпают. Боярин руку в короб запустил, поворошил. Зерно сухое, тяжелое. Тиун Демьян обронил:

— В землю просится хлебушко.

— На той неделе приступай, — сказал Версень.

У крыльца мужик топчется. Голову опустил, пригорюнился.

— В чем вина, смерд? — строго спросил у него Версень.

Крестьянин и рта не успел раскрыть, как тиун наперед выскочил.

— Коня не уберег Омелька. По моему дозволению взял из твоей конюшни, батюшка Иван Микитич, ниву свою пахать. Там в борозде конь и пал. Не уберег он коня твоего.

— Старая была кобыла, болярин, и хворая. Невиновен я! — Крестьянин приложил к груди ладони. — Помилуй.

Глаза у Версеня насмешливо прищурились.

— А что, Демьян, уж не тот ли это Омелька, что в женки девку Малашку взял?