Это мнение основывается на свидетельстве придворного историка Карла XII Адлерфельда, участника похода. Адлерфельд пишет, что повести армию на Украину короля заставил некий договор с Мазепой, в котором был определен день, когда гетман сообщит своим есаулам о союзе со шведами, и день, когда Карл перейдет Днепр, чтобы соединиться с Левенгауптом. Но, по словам Адлерфельда, Левенгаупт опаздывал, а Мазепе было все труднее удерживать есаулов от намерения повиниться царю. «Наконец его величество решились пожертвовать отрядом Левенгаупта, чтобы не упустить выгод, которые представлял союз с казаками». Карл якобы сделал вид, что идет на Смоленск, чтобы отвлечь русское войско и «дать Мазепе возможность действовать с большим простором».

Оставим на совести рассказчика какие-то «выгоды», будто бы заставившие Карла обречь на гибель 16000 вымуштрованных, отлично вооруженных шведов ради союза с несколькими тысячами запорожцев, бывших в глазах шведского короля скорее вражескими дезертирами, чем союзниками. Абсурдность другого утверждения, о том, что Карл отвел себе и своей армии роль громоотвода, чтобы отвлечь внимание царя от Мазепы, обнаруживается при первом знакомстве с маршрутом движения шведов, не говоря уже о том, что Адлерфельд в данном случае демонстрирует редкую слепоту относительно психологии Карла. Однако эти басни неоднократно повторялись другими историками, благодаря чему фигура Мазепы приобрела почти эпический размах: этакий грозный седовласый старец на горячем коне, колебатель империй, верный наперсник северного героя. Одному из таких историков, увлеченному «выгодами» союза шведов с могущественным гетманом, пригрезилось даже, что, «если бы Карл XII вовремя соединился с Мазепой, нам бы, может быть, пришлось увидеть Украинское Величество из династии Мазепид и великую шведскую империю на севере Европы!».

Все эти авторы смешивают факт сношений Карла с Мазепой с вопросом о том, что заставило шведского короля повернуть на юг.

Мысль о вторжении на Украину зародилась у Карла до установления переписки с гетманом и без постороннего влияния. Король оценил стратегическое значение Украины еще в 1704 году, когда охотился за Августом возле Львова; тогда он сказал приближенным, что, умиротворив Польшу, через Украину пойдет на Москву (никаких предложений Мазепе им в то время еще не было сделано). Но, как было показано, позже Карл решил перенести операционные линии на север, ближе к Левенгаупту, и повернул на юг только после безуспешных попыток прорваться к Москве через Смоленск.

Полную самостоятельность этого решения Карла подтверждают и показания Пипера, взятого в плен в Полтавском сражении и допрошенного Петром в присутствии Головкина и Шафирова. На вопрос Петра, не Мазепа ли был причиной поворота шведов на Украину, Пипер ответил, что у шведов не было никакой переписки с Мазепой до того, как они зашли в глубь страны, и привел слова Карла: «Неприятель безостановочно убегает и всюду на 7-8 миль все сжигает, и потому если бы дальше шведы так шли [на Смоленск], то должны были бы погибнуть».

Движение на соединение с Мазепой было для Карла в лучшем случае удобным оправданием неудачи смоленского похода. Для Мазепы же Карл был непрошеным гостем, разрушившим своим появлением приятные мечты «Его Украинского Величества» о спокойной старости. Лукавый старик, перехитривший своей казацкой политикой себя самого, внезапно лишился гетманства, честного имени и царевой пенсии.

Иван Степанович Мазепа-Колединский родился в 1629 году. Его род был одним из самых древних в Малороссии и заслуженных в Войске Запорожском. В 1544 году его отдаленный предок получил от Сигизмунда I село Мазепинцы в Белоцерковском повете, с обязательством несения конной службы при белоцерковском старосте.

Отец Мазепы в 1638 году был осужден на смертную казнь за убийство шляхтича. С помощью денег и влиятельных связей ему удалось замириться с семейством убитого и получить от короля охранную грамоту.

Мать Ивана Степановича происходила из шляхетского рода Мокиевских. Позже она стала игуменьей киевского Фроло-Вознесенского монастыря под именем Марии Магдалины и одновременно настоятельницей монастыря в Глухове. Обладая выдающимся умом, она до самой смерти сохранила влияние на сына: недаром ее считали чаровницей.

Степан Мазепа после истории с убийством угомонился и стал вести себя благоразумно. Видимо памятуя о собственной молодости, он постарался пристроить сына ближе к королевскому двору: «Пусть лучше мой сын научится обращению с людьми вблизи королевской особы, а не где-нибудь в корчмах, предаваясь всяким безобразиям». Иван Степанович был послан получать образование куда-то за границу на казенный счет и, судя по всему, преуспел в науках, приобретя изрядную по тем временам ученость.

В 1659 году видим его уже в Варшаве среди придворных, которые косо смотрят на «козака»: для них он «недостаточно благородный». Исполняя королевские поручения к гетманам, Мазепа проявил ум, сметливость и верность польской власти. Однако частые посещения Украины заронили в его сердце семена первой «измены». «Пан Мазепа, покоевый (нечто вроде окольничего. – С.Ц.) вашей королевской милости, – писал королю гетман Тетеря, – может довольно рассказать о злодействах [поляков] и до того наслушался плача и стенаний жителей Украины, что был поражен ужасом…»

Но бедствия Украины сами по себе не могли толкнуть Мазепу на какие-либо решительные шаги. Иван Степанович никогда не действовал ради отвлеченной идеи, но всегда соблюдал прежде всего свои интересы. Покинуть польскую службу его заставила одна очень неприятная история.

Наиболее романтичная и потому самая распространенная версия гласит, что Мазепа завел тайную любовную связь с одной панной, чей муж вскоре обнаружил ее неверность. Разъяренный супруг приказал слугам привязать Мазепу к хвосту его коня и пустить в поле. Конь, приведенный Мазепе с Украины, потащил хозяина в родные степи, где его, полумертвого, нашли казаки и оставили у себя. По другим рассказам, муж раздел Мазепу донага, обмазал дегтем, обвалял в пуху и привязал к лошади задом наперед. Правдоподобнее, что Мазепа сам после такого позора уехал из Польши «со срамом», как и свидетельствует один очевидец.