– Oui, madame [22] ,- подтвердила Валинка.

– Вот видите! Я сам ушам своим не верил. Дело, конечно, также в хороших учителях. Особенно хорошо ведет свой курс учитель пения. У него отличный метод, ни одной мелочи не упускает, даже вставляет ученице палец в рот, когда она его недостаточно открывает… В Праге мы Валинку не оставим!

– Грешно было бы! – подтвердила Бауэрова, усаживаясь рядом со своей дочерью.

Барышня Мария, слева от которой сидел жених ее приятельницы обер-лейтенант Коржинек, в конце выступления Валинки нарочно сняла обе перчатки, чтобы громче хлопать. Вместе с ней аплодировал Коржинекг тощий и хворый человек с застывшей улыбкой беззубого рта.

– Мне даже жалко стало! – кончив хлопать, томно сказала Мария своему все еще трудившемуся соседу.- Мы, девушки, так слабы! Хорошо пела Валинка, не правда ли?

– О, конечно! – согласился обер-лейтенапт.- Особенно хорошо было заключительное «до».

– А может быть, это было «фа»,- заметила барышня.

– Вовсе нет, это было «до»! А до того еще одно «до». Высокие ноты всегда бывают «до».

Лицо Марии вытянулось и стало неподвижным.

– Вы, стало быть, тоже занимаетесь музыкой? – спросила она, чтобы сказать что-нибудь.

– Я? Нет, говорят, что у меня нет способностей. Но мой брат играл с листа. Каждую пьесу он мог сыграть в точности по нотам.

– И у меня был такой брат,- вздохнула Мария.- Умер, бедняжка! У него был прекрасный тенор. Он брал ноты от верхнего «до», о котором вы говорили, до самого нижнего «ля», уверяю вас.

– Это, наверное, было великолеппо!

– Вы очень любите музыку?

– О, конечно!

– Видимо, часто ходите в оперу?

– Я? Ну, нет. Это слишком дорогое удовольствие для одной пары ушей. Однажды я был в опере, которая мне страшно понравилась… никак не вспомню название… но хорошая была опера. Иногда мне опера не по душе, во мне слишком говорит солдат, когда я вижу в оркестре здоровенного парня, который мог бы бить в турецкий барабан, а он там играет на скрипке. Потом мне не нравится, когда певица начинает пускать свои трели… или как они называются?…

Мария вдруг повернулась к своей матери.

– Ну, как он тебя развлекает? – шепнула та.

– Хорошо… По-моему, он ничего не смыслит даже в самых пустяковых делах.

– Это не беда.

– Конечно, не беда,- шепотом отозвалась Мария и снова обернулась к соседу.- Но как все-таки благородно со стороны Эберов давать такое образование ребенку! Ведь у них ни гроша за душой. Они в долгу как в шелку. У нас тоже есть доля в этом доме, и я всегда говорю маме, чтобы она была осмотрительнее, но она такая добрая душа!

Коржинека передернуло при этих словах, он хотел что-то сказать, о чем-то расспросить, но шум возвестил, что общество уже начало расходиться. Мария и ее мать тоже поднялись.

– Нам так далеко домой, а идем мы одни,- жаловалась Мария обер-лейтенанту.- Поклонников у меня никогда по было, а но-настоящему галантных мужчин так мало!

– Осмелюсь ли…- учтиво и с охотой осведомился обер-лей-тенант.

– Ах, это было бы так мило!… Маменька, пан Коржинек проводит нас.

– Но ведь мы живем так далеко! Впрочем, пан Коржинек сможет остаться у нас на ужин, и мы отлично проведем время.

Хозяйка дома поочередно провожала гостей, а Матильда, которой пришлось на минуту оставить Коржинека, чтобы попрощаться с уходящими, раздавала поцелуи направо и налево. Мать что-то шепнула ей на ухо. Матильда подошла к обер-лейтенанту и тихо сказала ему:

– Вы останетесь у нас, мамаша приглашает вас отведать нашей ветчины.

– Я… я уже…

– Душечка Матильда! – подскочила Мария и начала пылко обнимать приятельницу.- Какое удовольствие мы получили! Жаль, что так рано кончилось! С попутчиком мы бы не побоялись и позже возвращаться домой, а пан Коржинек только что обещал проводить нас, ведь мы так далеко живем. До свиданья, мой ангел, поцелуй меня еще раз! Вот так! Разрешите откланяться, милостивая государыня!

Матильда остолбенела, вся кровь отлила от ее лица.

– Ну, проводи же Марию,- подтолкнула ее мать.- Что с тобой? – Но, увидев, что Коржинек уходит с гостями, она только ахнула.

– Всего, мой ангел! – кивнула Мария и проплыла к дверям.

Матильда стояла, словно пораженная громом.

Старая Баворова с удобством сидела за прилавком. В пятницу после полудня, до прихода вечерних покупателей, в мелочной лавке обычно бывает очень тихо. Муж ушел в город по торговым делам. Вацлав вообще редко бывал дома, и Баворова сидела одна, занимаясь сонниками, листочками со столбцами цифр и т. д. Она приятно проводила время и хотя иногда зевала, но была явно довольна собой, лицо ее сияло, глаза мягко поблескивали за стеклами стареньких очков.

Кто-то показался на пороге; лавочница взглянула в ту сторону. Это была трактирщица. Баворова сделала вид, что не замечает вошедшей, и продолжала заниматься своими цифрами. Можно не сомневаться, что инцидент во время похорон Жанины еще и сегодня омрачал отношения этих женщин.

Трактирщица вошла в лавку.

– Да прославится имя господне! – сказала она.

– Во веки веков! – отозвалась Баворова, не поднимая головы.

– Ну как, выиграли мы? – начала трактирщица.

– Вместе-то мы не очень много выиграли,- был холодный ответ с ударением на первых двух словах.