Шрифт:
– Как это мило, как мило! – пропела она.- Погляди, Кла-ринка, доктор уже ходатайствует о разрешении на ваш брак. Он как раз собирался вписать твое имя!… Доктор, вы должны доставить удовольствие Кларинке и сделать это при ней… Пожалуйста, возьмите перо!
Лоукота сидел как громом пораженный.
– Ну, ну, не стесняйтесь!-Лакмусова обмакнула перо и всунула его в руку доктора,- Кларинка, поди погляди.
Внезапная решимость, как молния, озарила Лоукоту. Он схватил перо, с грохотом придвинул кресло и написал: «Кларой Лакмусовой».
Лакмусова радостно всплеснула руками.
– А теперь поцелуйтесь! Теперь вы имеете право. Не упирайся, дура ты этакая!
Х. В МИНУТЫ ДУШЕВНОГО СМЯТЕНИЯ
Над Петршином сияет луна, ясная, и сверкающая. Лесистый, склон залит ее призрачным светом и выглядит волшебно и поэтично, словно подводный лес, видимый сквозь чистую морскую воду. Многие взоры блуждают и подолгу задерживаются на этом склоне, каждый в глубоком раздумье или в смятении чувств.
В третьем этаже флигеля Йозефинка, облокотясь на подоконник, смотрит на освещенный луной Петршин. Подле нее – жених. Яркий лунный свет позволяет нам разглядеть прекрасные черты молодого человека; его круглое лицо обрамлено густой русой бородкой; глаза излучают жизненную силу. Йозефинка молча глядит на залитый лунным светом пейзаж, жених то и дело поглядывает на девушку, талию которой он обвил правой рукой, и каждый раз легко, легонько привлекает ее к себе, словно боясь нарушить очарование минуты.
Вот он наклоняется и касается губами ее кудрей. Йозефинка оборачивается к нему, берет его руку и прижимает к губам. Потом дотрагивается до красивой густой мирты, которая стоит на подоконнике.
– Сколько лет было бы теперь твоей сестричке? – спрашивает она приглушенным голосом.
– Цвела бы сейчас, как и ты.
– Твоя мама даже не знает, какую радость она доставила мне, послав эту мирту к свадьбе. И так издалека!
– Нет, знает! У нас каждый твердо верит, что мирта, взятая от покойника и сохранившаяся до свадьбы, приносит счастье. С того дня, как я взял эту мирту из рук сестры, лежавшей в гробу, и посадил ее в землю, мать каждый день молилась и плакала над ней. Мама у нас добрая-добрая.
– Как ты! – вздохнула девушка и еще теснее прижалась к жениху.
Оба молчали, глядя в ясное небо, словно в мечты о будущем.
– Ты сегодня необычно молчалив,- прошептала наконец Йозефинка.
– Настоящее чувство безмолвно. Я вне себя, вне себя от счастья, так что, наверное, никогда не найду слов, чтобы выразить это блаженство. Разве у тебя не так же на душе?'
– Я даже не знаю, что чувствую. Мне кажется, что я стала какая-то иная: лучше, благороднее. Если этому чувству не суждено продлиться, я бы предпочла сегодня умереть.
– И пан доктор излил бы свою скорбь стихами,- поддразнил ее жених.- Вот видишь,- продолжал он уже серьезно,- что бы там ни было, а по-моему, тот, кто по-настоящему любит, не может писать таких стихов. Я, конечно, вообще никогда бы ничего подобного не сумел написать… но, что касается доктора, мне кажется, он разыгрывает перед тобой комедию.
– Нет, он хороший человек.
– Ишь как ты защищаешь его! Что ни говори, а эти стихи тебе льстят!
– Но…
– Ага, так я и знал! Все женщины одинаковы. Обязательно вам нужны лакомства да сласти на стороне. Хотел бы я знать, чем я заслужил такое отношение?
– Карел! – испуганно произнесла Йозефинка и в упор посмотрела в глаза жениху, словно не узнавая его.
– Да ведь это правда! – взволнованно продолжал молодой человек.- Ты была благосклонна не только ко мне, но и к нему, иначе доктор не отважился бы…
И он слегка отстранил Йозефинку. Его правая рука соскользнула с ее талии и только левая осталась в руке девушки. В их прикосновении не было жизни.
Оба молча глядели в пространство. Долго стояли они так – тихо, чуть дыша. Вдруг Карел почувствовал, что на руку ему капнула горячая слеза. Он вздрогнул и прижал к себе всхлипывающую девушку.
– Прости меня, Йозефинка, прости,- просил он.
Девушка плакала навзрыд.
– Только не плачь! Сердись на меня, но не плачь! Молчи… я был неправ, я ведь знаю, что ты не можешь обманывать, что ты любишь меня всей душой, как и я тебя!
– Ты меня не любил, когда отталкивал!
– Правда, это было нехорошо. Я не думал, что способен на такую глупую ревность!… Странно, мне в самом деле показалось, что я подавил в себе любовь… Я забыл, что ты молода и хороша собой. Ведь я знаю, глупец, что всякая девушка, если она не горбата и не уродлива…