Как ожидали, так и получилось. Глеб Владимирович приплыл в Ярославль по Волге.

Глебово невеликое воинство доглядели и пересчитали на первой ростовской заставе близ устья Медведицы. Три сотни смоленских пешцев и сотня переяславских дружинников — вот и все рати, что привёл с собой Глеб. Лошадей на ладьях было совсем мало: для самого князя, воеводы Геронтия Линяка и гридней-телохранителей. Невелика подмога...

Встречать Глеба на берегу Юрий не стал - вспомнил, как неторжественно привечали его самого в Смоленске. К пристани вышел ростовский дворецкий Дичок Борщов - муж вида грозного. Тучный, багроволицый, в высокой бобровой шапке - дуб могутный, не человек. Глеб поглядывал на него с робостью, а когда Дичок на него надвинулся, силясь склонить необъятное чрево в поклоне, - даже отшатнулся. Ну как задавит?! А сбоку ещё одна громадина надвинулась - богатырь Стар. Глеб перед ним как дитя малое, снизу вверх смотрит, голову запрокидывая. Росточком-то Бог его не обидел, но Стар на две головы выше.

Неуютно было Глебу рядом с такими могутными мужами.

Однако на княжеском дворе Глеба встретили тепло. Бояре в нарядных одеждах возле Красного крыльца стояли. Князь Юрий Владимирович самолично изволил с крыльца спуститься, обнял по-родственному, спросил о здоровье.

Приободрился Глеб, заулыбался:

– Спасибо, брате, всё благополучно...

Кресло для Глеба было приготовлено рядом с братниным, во главе стола, с такой же высокой спинкой и подлокотниками, крытыми красным сукном; перед креслом - малая скамеечка, чтобы ноги было удобно поставить.

Стол был не трапезным — советным. На столешнице вместо кубков и блюд с разносолами — берестяные грамотки, писала, чертёжик развернут. А на чертёжике - синяя полоска Волги, чёрные кружочки - города и крепости. Ростовские мужи — тысяцкий, воевода, бояре — не в праздничных нарядах сидят рядком, а в простых дорожных кафтанах, а кое-кто и в бронях.

Юрий вежливо склонился к брату, шепнул - будто извиняясь:

–  Ждали раньше, но припозднился ты. Без тебя пришлось обговорить поход. Тысяцкий Георгий Симонович расскажет, что решили. Можно и перерешить, если по твоему разуменью окажется что не так...

Георгий Симонович неторопливо повествовал, где собираются рати, где соединятся воедино и куда пойдут дальше, кто над каким полком будет воеводствовать. Когда сказал, что уже собрано поболе пяти тысяч воев, у Глеба глаза округлились от удивления. Великая рать! Даже батюшка Владимир Всеволодович Мономах не всегда мог разом вывести в поле столько ратников, да и то соединясь с другими князьями.

О том, что ростовцы решили не входить в коренные булгарские земли и не ожесточать войну, тысяцкий благоразумно умолчал. Сие не для посторонних ушей, а Глеб, хоть и родной брат князю Юрию Владимировичу, здесь не свой...

Глеб со всем сказанным соглашался. А как было не соглашаться? Понимал, что спрашивают его токмо из вежливости. Что для брата Юрия его малая ратишка?

Потом говорили воеводы - каждый о своей заботе.

Ладей всё-таки мало, хотя корабельщики усердствуют от восхода до заката...

Столовые запасы не все вотчинники привели вовремя, неплохо бы князю нерадивых постращать...

Боярин Полтина привёл своих военных слуг без броней, в одних стёганых кафтанах, и лошади худые - ссылается на скудость вотчины. Но доподлинно известно, что хозяйство у него крепкое...

Горючих стрел надо побольше наготовить. Горючих стрел булгарские судовые воеводы боятся пуще всего. Может, и к булгарским деревянным городкам приступать придётся, а как приступать, если горючих стрел мало?..

Совет затягивался. Глебу стало скучно, клонило в сон - приустал всё-таки в дороге, целый день на ветру, на качливой палубе ладьи.

Избавлением показались заботливые слова брата:

–  Поди, брате, отдохни. А мелкие наши делишки без тебя обговорим.

Тотчас в горницу вкатился дворецкий Дичок, будто только и ждал княжеского слова. Вовсе не грозный муж — улыбающийся, гостеприимный. Почтительно поддерживая под локоток, увёл Глеба.

Юрий проводил брата и дворецкого задумчивым взглядом. Сказал боярину Василию:

–  Поди, предупреди Дичка, чтоб не перепотчевал Глеба, как боярина Ошаню. Не дай Бог, занедужит Глеб от дичковского гостеприимства...

Опускался за оконцами хмурый октябрьский вечер. Холопы принесли свечи. Замолчали мужи, ожидая конечного княжеского слова.

И слово это было сказано:

–  Выступаем завтра. Но преж того булгарских купчишек и иных чужих людей пометать в земляную тюрьму, чтоб вестей о походе не успели булгарам подать. Воеводе Ивану Клыгину идти передовым полком сбивать булгарские сторожевые заставы на Волге, чтоб перед судовой ратью путь был чист. Но перво-наперво озаботься, Иван, чтобы булгарских доглядчиков насупротив Ярославля не было...

О том, что на песчаном, заросшем кустами ивняка острове за Волгой притаились булгарские доглядчики, воеводы знали, но до времени их не трогали. Пусть сидят в кустах, смотрят! Много ли увидят-то? Пешие рати подходят к Ярославлю с другой стороны, по лесным дорогам, с реки их не приметишь. Воинские ладьи не у волжских пристаней стоят, а по другую сторону Стрелки, в устье реки Которосли, их тоже с Волги не видать. Тронуть же доглядчиков раньше времени неразумно. Не будет от них вестей - всполошатся булгарские сторожевые заставы ниже Волги. А вот нынешней ночью - в самый раз!