***

Это было лет двадцать, двадцать пять назад. Петр, тогда еще не батюшка, а молодой, светский, интеллигентный человек, робкий и застенчивый служащий одной мелкой конторы, увлекся фотосъемкой. В небольшой захламленной лаборатории, в свете алого фонаря, дни и ночи напролет он проявлял пленки, печатал снимки, сушил, ретушировал. Часами мастерил паспарту, обрамляя наиболее удачные фотографии. Жена его, Нина Петровна, эффектная, бойкая, жизнерадостная бизнес-леди советского времени, успешно совмещающая дневную работу методиста в детском саду и вечерние показы в модельном агентстве, на увлечения мужа смотрела снисходительно. Денег это в их скромный бюджет не добавляло, но некую свежую богемную струю привносило. Съемки симфонического оркестра, балетной труппы, известной даже за пределами Советского Союза, новые знакомства, свежие впечатления – все это наполняло жизнь рядовых советских интеллигентов особым, неповторимым шармом. Казалось, будущая жизнь предсказуема, и через десять, и через двадцать, и через тридцать лет судьба будет покровительствовать им, оберегая от непрошеных напастей и разочарований.

Испытания свалились неожиданно: на скромного сорокалетнего служащего крохотной конторы и одновременно с этим страстного фотографа обрушилась любовь. Девушка, совсем еще юная натурщица, почти девочка, вошла в его жизнь, завладела всеми его помыслами, всеми силами его души. Бесконечные съемки, ежедневные встречи, наполненные говорящим молчанием, десятки, сотни портретов. Подобно скульптору, воплощающему свой замысел в бесформенном куске белого мрамора, влюбленный фотограф пытался открыть в юной модели грани какой-то высшей гармонии. И, действительно, с ее портретов глядело удивительно чистое, сияющее своей непорочностью и чистотою лицо. Никакой порок, никакой грех не могли осквернить этот светлый образ. Потому что он отражал настоящую любовь. По крайней мере, так думал Петр.

Простой человек, скромный интеллигент, воспитанный в жестких нормах советской морали, переживал то, что могли вместить лишь натуры незаурядные – судьба подарила ему настоящее, глубокое чувство. Рассудок подсказывал ему одно: он, добропорядочный, примерный муж и отец семейства, не может нарушить закон, разбить семью. Да и разница в возрасте. Ведь это смешно, глупо и нелепо. А люди? Что будут говорить за его спиной? Соседи, друзья, коллеги, родственники… Провожать осуждающими взглядами? Стыд. Какой стыд. Как жить-то с этим стыдом?

Робкий от природы, боящийся чиновников, милиционеров, грубиянок-продавщиц из продуктовых магазинов, добровольно и всецело подчиняющейся своей жене, Петр с замиранием сердца представлял картины возможного будущего. Туманного, неопределенного, но непременно с грязными семейными сценами, истериками жены, осуждающими взглядами друзей, соседей, родственников… Он изнемогал от бремени все растущего чувства, оно страшило его своей новизной и непредсказуемостью. Одновременно с этим голос внутри раздавался все слышнее и звонче. Без этого твоя жизнь потеряет смысл. Станет обесцененной и обесцвеченной. Потому что ничего важнее этого нет. Ты зачахнешь, захиреешь, тело твое иссохнет, как ветка мертвого дерева, если не примешь этот подарок судьбы, отбросишь то, что вмещают лишь избранные. И всю жизнь ты будешь вспоминать эту девушку, сияющую своей чистотой и непорочностью. И в каждой женщине, проходящей мимо, ты будешь видеть отблески настоящей любви. Потерянной навсегда.

Наконец выбор был сделан. Вернее, это был даже не выбор, а столь привычное подчинение своей властной и умеющей подчинять жене. Она приложила все свои силы, всю мощь своей незаурядной натуры, чтобы вырвать его из этого дурмана тайной страсти. В ход пошли уговоры, увещевания, угрозы, подробные и обстоятельные разговоры с друзьями мужа, его коллегами по работе. Повлиять, внушить, образумить забывшего о морали советского гражданина, призвать, наконец, к ответственности! Пытаясь застигнуть обманщика на месте преступления, она часами на морозе выслеживала его у проходной, стыдила, рыдала наконец… И что же? Все бесполезно. Ничего не помогало. Ее муж не то чтобы отстранился. Он словно истончился весь. Озарился этим потоком любви. Нет, не любви! Нет любви в беззаконии! Нет любви вне семьи! Страсть! Помутнение рассудка!

У Нины Петровны было ощущение, что впервые в своей жизни она столкнулась с силой, превосходящей ее, не подвластной ее энергичной и безудержной натуре. Казалось, что все способы усмирения непокорного мужа испробованы, не действовала даже заговоренная бабкой-шепотуньей водичка, которую обманутая жена по вечерам добавляла в кастрюльки с супом и киселем.

Нежданно-негаданно помощь пришла оттуда, откуда ее меньше всего ожидали. Как-то вечером безутешная Нина Петровна забрела в старенький деревянный Успенский храм. До этого в церковь она не ходила, считая религию, как и положено нормальному советскому человеку, дурманом, мракобесием, убожеством, в общем, бесполезной и вредной старушечьей галиматьей. На дворе стояли восьмидесятые, религиозность тогда была не в моде, а за модой Нина Петровна, подрабатывающая в модельном агентстве, следила, так сказать, по роду своей профессиональной деятельности. То ли дело – эзотерика! Поклонница народной магии в лице всезнающих деревенских бабулек, пламенная почитательница Рериха и Кашпировского, Нина Петровна переступила порог Успенского храма и… застыла, пораженная красотой и, вместе с тем, будничной простотой церковной службы. Мерцали лампадки у ликов святых, священник приглушенным голосом читал молитвы, богобоязненные старушки дребезжащими голосами ему вторили – в общем, все было благолепно, правильно и по-домашнему уютно. Нина Петровна с удивлением разглядывала потемневшие иконы. Особенно ее потрясла картина Страшного суда на западной стене храма: шествие праведников к вратам рая и мучения грешников в огненном потоке. И рогатые бесы, и какой-то огромный извивающийся змей, и грозные ангелы с пиками в руках. Жуть! Женщина поежилась, неловко перекрестилась и, купив в церковной лавке несколько брошюрок о христианском браке, вышла из храма с чувством необыкновенного подъема.

Две недели Нина Петровна прилежно изучала христианскую семейную мудрость, а затем, вдохновленная новыми знаниями, вновь вступила в схватку со смертельным недугом, опутавшим ее мужа липкой бесовской паутиной. Все порочные фотографии – от лукавого! – были торжественно сожжены, а вместе с ними и все фотоальбомы, все почетные грамоты и дипломы. Обманутая жена, озаренная светом божественной истины, нашла верный путь спасения для мужа, для себя, для всей своей семьи, для каждого, кто попадал в плен любви. Нет! Какой любви? В плен блуда, одержимости и греха.

Стремительность обработки, которой подвергся незадачливый возлюбленный, поражала не только родственников, но и друзей. Сначала сопротивляющегося Петра обвенчали, узаконив небесным покровом гражданский брак, затем, с налету, с пугающей скоростью воцерковили.

Нина Петровна, женщина властная и умеющая добиваться своего, напрочь забыла свои увлечения Кашпировским, выбросила из кухонных шкафчиков бережно хранимую водичку, «заряженную самим Чумаком!», сменила модельные наряды на мешковатые и сирые платья, располнела, напрочь отбросив столь изматывающие ее диеты, походка ее стала неторопливой и слегка шаркающей, печальные глаза ее отныне смотрели с немым укором на мир, где торжествует порок, где каждая юная дева подобна стервятнику, готовому выхватить у нее то, на что она потратила столько лет жизни. Только Бог сохранит ее мир. Молитвы и свет Всевышнего обезопасят ее семью, оградят от порока плоти. Ишь, придумали любовь! Страсть и блуд! Страсть и блуд! Церквушка и святая водица. Пояски со словами молитвы, крестики с частицами мощей, ладанки, в которых зашита святая земелька, камушек с Голгофы – никто не посягнет на то, что принадлежит ей одной. Вот она – настоящая любовь! А то, ишь, придумали! Страсть и блуд!